— Нервишки? Понимаю. Не все справляются.
— Я справлюсь! — ровно ответила я, и бросилась обратно в госпиталь.
С каким удовольствием тот несчастный скурил свою последнюю папиросу. В темноте только мелькал яркий огонек и слышалось тихое шипение. Я терпеливо выдержала неприятный мне запах табачного дыма, и когда он закончил, затушив папиросу, бросила в урну, скрывая следы своего преступления. Пожелала солдатику спокойной ночи и ушла домой. Моя смена закончилась.
В ту ночь, он застрелился из винтовки, которую все время прятал под матрасом. Это была первая смерть, которой я заглянула в лицо. Я не знала кто он и откуда, но в тот день мне показалось, что я потеряла самого близкого человека.
Дни сменялись днями, раненные поступали с пугающей регулярностью, и мы зачастую не успевали вовремя оказывать помощь. Они умирали у нас прямо на руках. Мы как могли, старались облегчить им последние минуты, рассказывая оптимистичные истории о будущем.
Когда немцы были уже под городом, дорога до дома становилась все опаснее. Но каждый день, мы поднимались ни свет ни заря и шли по пустынным улицам на службу.
В июле Соня вновь прибежала домой встревоженная.
— Уходим! — крикнула она с порога. — Наши отступают. Больше сражаться нет смысла. Собирайся, надо бежать! Все теперь потеряло смысл.
— А доктор Измайлов? — решительно спросила я.
Сестра посмотрела на меня как на безумную.
— Он остается в госпитале.
Я стояла в дверном проеме кухни, в нашей опустевшей после начала обороны, квартире. Услышав об отступлении, в моем сердце вспыхнула ярость. Как мы могли? Бежать? Когда враг стоит у порога. Я развернулась и ушла на кухню. Налила себе кружку чая, как обычно, без сахара. И встала у окна.
Соня вошла следом за мной. Тихо остановилась рядом она положила мне руку на плечо.
— Аня, о чем ты думаешь? — строго спросила она, прекрасно зная мой ответ.
— Я остаюсь. — Не глядя ей в глаза ответила я. — Ты можешь ехать. А я должна остаться. Мы не можем их оставить в такой час. Мы их последняя надежда.
Соня в отчаянии опустилась на табурет и заломила руки. Несколько мгновений, ровно столько сколько требуется сделать вдох и выдох, она молчала. Затем вдруг поднялась, и отрешенно глядя в сторону сказала:
— Я остаюсь с тобой. Надеюсь, ты понимаешь, что губишь нас.
Она вышла. А я тогда еще не осознавала, что в минуту ее отступления, в тот самый миг, когда она сдалась и приняла решение остаться со мной, я подписала ей смертный приговор. Обрекла на самые ужасные и бесчеловечные страдания, на смерть позорную в страхе. Именно в тот день, ни война, и ни фюрер с его мечтами об идеальном мире, а я… я — убила свою сестру.
3.Плен.
У истории свой путь, и он усеян могилами пацифистов.
(Пол У.Андерсон «Полет в вечность»)
Еще несколько дней длилась осада Смоленска. Повсюду слышались выстрелы и крики. В громкоговорители, немцы с особенным удовольствием вещали: «Русские, сдавайтесь, любое сопротивление бессмысленно!» Бегали люди, горели дома, немцы были уже в городе. Из жителей осталась лишь малая горстка людей, продолжающая держать оборону. Мы уже не возвращались домой, а целыми днями дежурили в госпитале, спали на матрасах за ширмой, и питались остатками больничного пайка. Все мы знали, что оставшиеся обречены на смерть, но отчаянно продолжали верить, что скоро придет помощь. Что в город войдут войска Советской Армии, и немцы побегут поджав хвосты, а мы споем гимн победы. Это была иллюзия веры в своего вождя, иллюзия своей значимости для СССР. Время шло, дни сменялись днями, а спасать нас никто не спешил.
В тот день, когда немецкие войска окончательно заняли город, из медицинского состава остались только я, моя сестра и доктор Измайлов. Мы были единственными, кто не пожелал покинуть госпиталь. В госпитале оставались тяжело раненные солдаты, всех офицеров вывезли первым эшелоном, и оставлять их на верную гибель казалось самым тяжким преступлением.
Я сидела у постели совсем юного солдатика из Брянской области. Он был одним из первых завезенных в госпиталь, после операции он лишился правой руки и части внутренних органов, но несмотря на столь тяжкие увечья, бойко цеплялся за жизнь.
— Наступают? — не скрывая злости спросил он.
Я кивнула.
— Ироды. Но ничего, наши братья отомстят за нас.
— Тише, Сеня, — я ласково пригладила его колючие волосы. — Они же не звери. Раненных не тронут…
— Конечно не тронут. — Хитро улыбнулся Сеня, и достал из-под подушки, украденный на фронте, пистолет. — Я живым им не дамся. Мы еще повоюем.