Что ж, хватит с нас всего этого высокопарного символизма. По-простому — индивидуализм является мировоззрением, затрагивающим проблему глубокого и непреодолимого противоречия между личностью и обществом. Индивидуалист — это тот, кто, в силу собственного темперамента, предрасположен к тому, чтобы особенно остро ощущать неизбежность коллизий между его личным существованием и его социальной окружающей средой. В то же время он является человеком, для которого жизнь предоставила возможность наблюдать и отмечать эти противоречия в повседневной жизни. То ли из-за жестокости, то ли из-за определенного личного опыта для него стало ясно, что общество является вечным творцом ограничений, уничижений и несчастья, словно некий вечный генератор человеческих страданий. В силу своего собственного опыта и личного мироощущения индивидуалист считает, что имеет право рассматривать любой идеал будущего общества, где страстно желанная гармония между личностью и обществом будет достигнута в качестве утопии. Развитие общества не только не уменьшает зло, исходящее от него, но и увеличивает его, делая жизнь личности более сложной, утомительной и трудной с помощью сотни тысяч шестеренок все более и более масштабного тиранического социального механизма. Даже сама наука, позволяющая личности углубить ее знания о навязанных ей социальных условиях, лишь приводит ее к интеллектуальной и моральной ограниченности36. Qui auget scientiam auget et dolorem («Кто умножает познания, умножает и скорбь»)37.
Мы видим то, что индивидуализм по существу является социальным пессимизмом. Наиболее умеренная форма индивидуализма допускает то, что жизнь в обществе не является абсолютным злом и не полностью разрушительна для личности, но при этом для индивидуалиста общество остаётся как минимум чем-то ограничивающим и угнетающим его, то есть обязательным условием в жизни, определённым вынужденным злом и крайней мерой.
Индивидуалисты, соответствующие вышеизложенному описанию, являются угрюмым незначительным контингентом, чьи мятежные, смирившиеся или отчаянные слова контрастируют с будущим, начерченного оптимистическими социологами. Как говорил Виньи: «Общественный строй всегда дурен. Время от времени он бывает всего лишь сносным. Спор между дурным и сносным не стоит и капли крови»38. Помимо Виньи, к этому контингенту относится и Шопенгауэр, рассматривавшим социальную жизнь в качестве высшей стадии человеческого несчастья и зла. Там же и Штирнер с его интеллектуальным и моральным солипсизмом, который неустанно стоит на страже против изворотливой лжи социального идеализма, интеллектуальной и моральной кристаллизации, посредством чего каждое организованное общество угрожает личности. Туда же относится иногда и Амьель с его мученическим стоицизмом, видящий общество как ограничение и тяжкое бремя для его свободной духовной натуры. Еще Дэвид Торо, радикальный последователь Эмерсона, бывший «учеником природы», решил категорично сойти с протоптанных путей человеческого образа жизни и стать «странником», проповедующим независимость и поклонение мечтам — странником, «каждая минута которого будет полна более подлинным трудом, чем весь тот, которым обычно люди занимаются на протяжении всей своей жизни». Там, помимо всех прочих, и Шальмель-Лакур с его пессимистической концепцией общества и прогресса, а также, по крайней мере, в определенные моменты, и Габриэль Тард с его индивидуализмом, окрашенным мизантропией и изложенным им в одной из своих книг: «Она может превратиться в своего рода общее нелюдимство, которое впрочем вполне совместимо с умеренным торговым обменом и с промышленной деятельностью, ограниченной самым необходимым, но которое, вероятно, усилит в каждом из нас отличительные черты нашей внутренней индивидуальности»39.
Даже у тех, кто, как Морис Баррес, полны отвращения, вызванного то ли дилетантизмом и литературным эпатажем, то ли горьким и гневным бунтом с унывающим пессимизмом, индивидуализм все равно остается мироощущением, выражающим чувство «невозможности примирения конкретного “Я” с общим “Я”»40. Индивидуализм все равно остается выразителем стремления к освобождению конкретного «Я», культивируемое как нечто самое особенное, наиболее целеустремленное и наиболее желанное во всех своих отличительных чертах и глубине. Как пишет Баррес: «Индивидуалист — это тот, кто из-за собственной гордости своего подлинного “Я”, которое он стремится вечно освобождать и терпеть в этом поражение, безостановочно убивает, обезображивает и отрицает все то, что делает его схожим с остальной массой обыкновенных людей... Достоинство людей нашей расы сопряжено исключительно с определенным самоочищением; которое остальной мир не способен ни познать, ни понять и которое мы должны культивировать в нас самих».
36
Вероятно, Палант имеет в виду, что наука хотя и даёт средства для анализа существующего порядка вещей, однако не даёт средств необходимых для преодоления этого порядка, тем самым затмевая «горизонты» освобождения, или же трансгрессии за рамки существующих социально навязанных условий жизни.