Осмонда. По-моему, бесполезно затевать дискуссию.
Эдме. У меня тоже нет ни малейшего намерения спорить. Ты опять поднялась наверх без нашего ведома?
Осмонда. Я не делаю из этого никакой тайны. Кто был этот господин, только что удалившийся? Почему мне никогда не говорили о нем?
Эдме. Один давнишний знакомый, которого мы совершенно потеряли из виду.
Осмонда. Что за странная мысль — прийти к людям в этот час!
Эдме. Надо полагать, он выбрал редкий момент, когда мог освободиться.
Осмонда. Очень удивительно. Папа был так бледен!
Эдме. Ему сегодня вечером нездоровилось.
Осмонда. Но как же ты его отпустила?
Эдме. Ты же знаешь, твой отец все равно сделает по-своему. Но речь сейчас не о том. Я собираюсь раз и навсегда решить вопрос с Мегалем.
Осмонда. Нет такого «вопроса».
Эдме. Давай не придираться к мелочам. У меня нет никаких возражений против того, чтобы девочки иногда заходили к нам, но мне не хотелось бы, чтобы ты поднималась туда.
Осмонда. Короче, ты мне не доверяешь; ты не понимаешь, что если бы такая опасность существовала, твои сомнения только усугубили бы ее.
Эдме. При чем здесь опасность? Просто я считаю твое поведение в данной ситуации неподобающим, вот и все.
Осмонда. А что думает по этому поводу папа?
Эдме. Твой отец не отдает себе отчета…
Осмонда. То есть у него нет той предвзятости, что у тебя.
Эдме. Какой предвзятости, о чем ты говоришь?
Осмонда. Направленной на то, чтобы унизить меня, ранить, причинить боль. Вот и сейчас ты меня выставила на смех перед этим господином.
Эдме. Ясно, что когда человек так занят собой, ему всюду мерещатся обиды и злые умыслы. Если бы ты уделяла другим десятую долю того внимания, какое ты уделяешь своей драгоценной особе…
Осмонда. Я не эгоистка.
Эдме. Это что-то новое.
Осмонда. Во всяком случае — не такая эгоистка, как ты. Ты ни во что не вкладываешь душу. А это, по-моему, главное. Качество человека определяется не тем, что он заседает в комитетах, руководит мастерскими для работниц или вяжет носки. В тебе нет доброты, и, во всяком случае, ты не лучше меня. Достаточно видеть, как ты разговариваешь с больными: никогда не улыбнешься. Все твои старания — это… это…
Эдме. Продолжай.
Входит Клод.
Клод (Осмонде). Ты еще здесь? Послушай, дорогая, будь так добра, приготовь мне чаю, я окоченел… У Форстмейера такой холод!
Эдме. Уверена, что вы ни к чему не пришли.
Клод. Мы беседовали.
Эдме. Именно… (Осмонде.) Вскипяти, разумеется, на спиртовке. (Осмонда выходит.)
Клод. Он еще долго оставался после моего ухода?
Эдме. Несколько минут. (Неловкое молчание.)
Клод. И Осмонда все время была здесь?
Эдме. Нет.
Клод. Наверное, если бы я знал, что все так сложится…
Эдме. Теперь ты видишь, что я была права.
Клод. Нет, это было бы слабостью, малодушием. Но когда он заговорил о Сен-Лу… и потом, этот цинизм, поза пресыщенности, отвращения ко всему…
Эдме. Он очень болен.
Клод. Да, мне приходилось все время твердить себе, что это страдалец.
Эдме. Ты это вправду?..
Клод. Иначе, думаю, я указал бы ему на дверь. То, как он смотрел… ты заметила? Это было особенно невыносимо.
Эдме. Да… вижу.
Клод. Когда он вошел и протянул тебе руку — в первый момент мне показалось, что передо мной привидение.
Эдме. Да.
Клод. Но затем, когда он взглянул на девочку, его лицо оживилось… Это было еще страшнее.
Эдме (направляясь к двери). Осмонда! Ну где же ты?..