Франсис. Видишь ли, все дело в болезни, унесшей отца. Но тут ничего похожего. (Встает.) Вот. Два раза в день по ложке перед основной едой. А теперь, милый, мне пора бежать.
Клод. Франсис… я бы хотел воспользоваться тем, что мы одни. Но обещай, что скажешь правду, договорились? Я рассчитываю на тебя.
Франсис. Я так и думал, что тебя что-то гложет.
Клод. Речь идет только обо мне. Я хотел бы знать, как ты отнесся… одобрил ли ты тогда то, что я простил Эдме? Скажи, да?.. или ты…
Франсис. Ты же понимаешь, что я никогда не позволил бы себе иметь собственное суждение в этом вопросе. В подобных случаях каждый поступает сообразно тому, что ему велит его сердце, или совесть, или, наконец, что угодно. Признаюсь, я даже не могу уловить смысл твоего вопроса.
Клод. Был ты тогда… удивлен?
Франсис. Нет, нисколько… Зная твой характер, убеждения, мой Бог, даже твою…
Клод (многозначительно). Ты хочешь сказать — мою профессию?..
Франсис. Да, безусловно — в той мере, в какой она отвечает твоей натуре.
Клод. Ты это нашел совершенно естественным.
Франсис. Но, дорогой, к чему ты клонишь?
Клод. Я просто хотел знать.
Франсис. Я и сегодня считаю, что твой поступок был целиком в русле твоей жизни. (Молчание.)
Клод. Благодарю, ты дал мне очень ясный ответ.
Франсис (приподнимая руками его голову). Но, в конце концов, что все это значит? Или ненароком… О, моему больному придется подождать. Я должен разобраться.
Клод. Уверяю тебя, это совершенно неинтересно.
Франсис. Что-то ты близок к неврастении. Какую же я допустил ошибку, не выпроводив этого Мишеля Сандье! Ведь очевидно же, что…
Клод. Нет. Если была в моей жизни эта двусмысленность — ее следовало развеять.
Франсис. Какая двусмысленность?
Клод. Как ты не понимаешь… Годами жить неким представлением о себе, черпать, как тебе казалось, силы в этом представлении — и обнаружить, что, возможно, ты постыдным образом ошибался.
Франсис. С чего ты это взял?
Клод (продолжая свою мысль). Возможно… И даже в этом не быть уверенным! Я больше ничего не знаю, я потерял себя. Ведь мои мысли, слова, сказанные мной тогда, должны были бы быть для меня совершенно прозрачными, я должен был бы узнавать себя в них, как в собственном жилище… Так нет, они для меня непроницаемы.
Франсис. Знаешь, у меня впечатление, что ты что-то уж очень мудришь. Но только учти, эти твои протестантские штучки далеко не безопасны.
Клод. Франсис, я каждый день имею дело с людьми, которые видят во мне свою совесть!
Франсис. Тем хуже для них.
Клод. Если мне не хватает мужества даже на то, чтобы читать в собственной душе…
Франсис. Это не вопрос мужества. (Встает.) К сожалению, я все-таки вынужден идти. Но будь осторожен: за эти глупости приходится платить, и иногда — очень дорого.
Клод. Франсис! Говори со мной как человек, а не как врач.
Эдме (входя). Я и не знала, что вы здесь.
Франсис. Мама попросила меня зайти: ее беспокоил вид Клода — вы ведь знаете, ей ничего не стоит разволноваться!
Эдме. И что выяснилось?
Франсис. Ничего страшного, небольшое нервное переутомление. Но давление — нормальное, с сердцем все в порядке. (Вполголоса.) Ну как, ваш юный жилец уже прибыл?
Эдме. Да, он пытается втащить в комнату свою лохань.
Франсис. Ну и ну…
Эдме. В данный момент это его главная забота.
Франсис. До свидания, старина… мы с тобой договорились, не правда ли? До свидания, Эдме. (Уходит.)
Эдме (встревоженно). Так ты нездоров?
Клод. Да нет, ты же слышала: это мама вбила себе в голову…
Эдме (смотрит на него). Ты плохо выглядишь.