Предложение купить «право на демонстрацию» чужого фокуса — это то, что евреи называют hudspeh. Слова «бесстыдство», «нахальство» и «наглость» — лишь бледные синонимы слова hudspeh. «Человек, который убивает своих родителей и затем взывает к состраданию суда на том основании, что он — ребенок, это hudspeh», — говорят иудеи.
Гудини, кажется, предлагал фокусы, украденные у полудюжины артистов. Мальчишка, росший на улице и торговавший газетами, несомненно, сохранил свой желчный и насмешливый нрав, превратившись в мужчину, который никогда не сомневался в своем высоком предназначении и пробивался наверх. Но этим его характер не исчерпывался. Выло в нем еще нечто. И это нечто, будто семя, постепенно прорастало сквозь трудные годы работы в пивных. Со временем Гарри утратил ощущение реальности и стал вести себя, мягко говоря, эксцентрично.
Врожденная гордыня Люцифера и жажда славы, превратившаяся в одержимость, помогали Гудини воспринимать удары судьбы с оптимизмом, которому можно позавидовать. Он был просто убежден в своем величии. Правда, он еще не до конца понял, в чем же оно состоит.
В каталоге фокусов Гарри предложил «Панч и Джули шоу», снабженное чертежами и указаниями по исполнению «свистка Панча», за 10 долларов. Кроме того, он предлагал купить свой трюк по освобождению от обычных наручников и колодок.
Однако наплыва заказов не последовало. Спросом не пользовались ни секреты освобождения от наручников, ни указания, как стать спиритическим медиумом. Финансовое положение Гудини становилось все хуже.
В мире шоу-бизнеса есть поговорка: «Вы не банкрот до тех пор, пока хоть один из ваших друзей может занять деньги, чтобы одолжить их вам». Гудини, похоже, переступили эту черту. Гарри обошел все газетные редакции Нью-Йорка, предлагая секрет трюка с наручниками за двадцать долларов. Он столкнулся с безразличием, веселой терпимостью, подозрительностью. А денег не нашел. Заплатив гордыней, он купил себе унижение. Не слишком ли высока цена? Так или иначе, он принес все свои секреты обратно в квартиру на 69-й улице. Они оказались никому не нужны.
Если Гудини попадали в отчаянное положение, они всегда могли подработать недельку-другую в цирке Коля и Миддлтона в Чикаго. Импресарио цирка, Хеджес, был жестким человеком, но питал слабость к артистам, попавшим в беду. Кроме того, все знали, что он оплачивал проезд по железной дороге.
Гарри и Бесс вновь отправились в путь. После работы у Коля они подались на юг. В Сент-Луисе их цирковая карьера пережила едва ли не самый длительный застой. Все усугублялось приближением зимы. Было ужасно холодно. А их бесценный «волшебный сундук» изъяла транспортная инспекция за неуплату 10 долларов за провоз багажа.
Бесс и Гарри наскребли полтора доллара, на которые сняли сроком на неделю маленькую спаленку. Нерешенной оставалась проблема питания. Комната не обогревалась, хотя в ней и стояла чугунная печка, и Гарри опасался, что в неотапливаемой комнате Бесс, которая никогда не отличалась крепким здоровьем, может заболеть воспалением легких. Он обратился в театр водевилей, и ему разрешили поселить Бесс на теплом балконе в зрительном зале. Такие услуги были в порядке вещей и оказывались бесплатно. Сам же Гарри занялся поисками работы, хлеба насущного и дров для печки.
Работы не было — пожалуй, никогда в истории Сент-Луиса его жители не проявляли такого безразличия к карточным фокусам и освобождению от пут (Гудини временно отказался от титула Короля наручников: наручники остались в конфискованном сундуке).
Тогда Гарри, безумно голодный и замерзавший на улицах чужого города, пошел на крайность. Молодой человек, которому было стыдно за ночь, проведенную в тюрьме, и который был послушным сыном ученого и учителя, стащил полдюжины картофелин. Он использовал свое умение отвлекать внимание и украл их у какого-то лавочника.
По пути домой, забрав Бесс из театра, он нашел на помойке большой упаковочный ящик. С шестью украденными картофелинами и запасами бросового дерева для печи молодые люди вернулись в комнату, которую снимали, и заперлись в ней, отгородившись от темного холодного мира.
Через несколько минут древняя печка завыла, занялись доски упаковочного ящика. Бедняги испекли картофелины и стали ждать, пока благословенное тепло не распространится по всей комнате.
Когда Гарри разбивал ящик, писала позднее Бесс, у него возникла мысль, которую он позже воплотил в своем знаменитом трюке освобождения из упаковочного ящика. Эта мысль пришла к нему, когда он ломал доски ящика кулаками. Он задумчиво сказал: «Лучше-бы они сколачивали ящик не такими длинными гвоздями».