2 апреля. Зашел на чашку чая к Рокантонам. Старикашка наверху блаженства. Не ощутив своего отсутствия, он полагает, что без него не могло произойти ничего особенного. Ему даже в голову не приходит, что за девять дней, прожитых в одиночестве, жена могла изменить ему. Рад за него. Люсетта не перестает смотреть на меня зовущими томными глазами. Терпеть не могу эти страстные призывы, когда муж рядом.
3 апреля. Не могу прийти в себя от бешенства. Пока я был мертв, Перрюк, изловчившись, перенес открытие музея Мериме на восемнадцатое апреля. Старый плут отлично знал, что на этом торжестве мне поручена важная речь, которая приоткроет для меня двери академии. Увы! Восемнадцатого апреля я буду витать в небытии.
7 апреля. Рокантон умер вторично. На сей раз он примирился с судьбою и даже любезно пригласил меня на обед. В полночь мы сидели в гостиной за бутылкой шампанского. Перед погружением в небытие Рокантон стоял у камина, вдруг его платье свалилось на ковер. Откровенно говоря, это выглядело довольно забавно. И все же приступ веселья, обуявший Люсетту, показался мне по меньшей мере неуместным.
12 апреля. Сегодня утром ко мне нежданно нагрянул странный посетитель. Это был застенчивый болезненный человек лет сорока, рабочий, отец троих детей. Он хотел продать мне часть своих талонов на жизнь, чтобы как-нибудь прокормить семью. Жена его тоже хворает, он ослабел от лишений, тяжелый труд ему непосилен, а заработка едва хватает на то, чтобы семья не умерла с голоду.
Его предложение привело меня в замешательство. Я почувствовал себя людоедом из сказки, одним из тех мифологических чудовищ, которым приносили дань человечиной. Неловко извинившись, я отказался от его талонов и дал ему немного денег. Но он, сознавая величие приносимой жертвы, не захотел принять их, не заплатив хотя бы днем своей жизни. Не сумел переубедить его и кончил тем, что взял у него один талон. Когда рабочий ушел, засунул талон в ящик, твердо решив не пользоваться им. Этот день жизни, отнятый у ближнего своего, все равно не доставит мне радости.
14 апреля. В метро встретил Малефруа. Он сообщил мне, что декрет уже дает положительные результаты. Состоятельные люди ограничены в своих возможностях, и черный рынок потерял основных потребителей. Вздутые цены заметно снизились. В высоких сферах утверждают, что с этой язвой вскоре будет покончено навсегда.
— Население и теперь уже снабжается лучше, — сказал Малефруа. — Посмотрите, как расцвели парижане!
Наблюдения Малефруа вызвали у меня смешанное чувство удовольствия и горечи.
— Столь же очевидно, — продолжал он, — что отсутствие «бесполезных» основательно разрядило атмосферу, мы зажили легче и спокойнее. Только теперь отдаешь себе отчет, насколько богачи, безработные, интеллигенты и шлюхи опасны для общества; они сеют смуту, вызывают брожение умов, беспорядки и будят несбыточные мечты.
15 апреля. Отклонил приглашение Картере, которые позвали меня на «агонию». Сейчас считается хорошим тоном собирать друзей перед «скачком в небытие». Эту моду ввели любители swing’a. Говорят, их сборища нередко превращаются в оргии. Возмутительно!
16 апреля. Сегодня вечером умираю. Нисколько не боюсь.
1 мая. Ночью, когда я вернулся к жизни, меня ожидал сюрприз. Я воскрес совершенно голый. «Временная смерть» (как теперь принято говорить) застала меня врасплох, на ногах. Такая же история произошла и с гостями художника Рондо, с той только разницей, что он пригласил на «агонию» человек десять, а среди них были и женщины. Воображаю! В этом году май восхитителен как никогда. Обидно будет лишиться пятнадцати дней.
5 мая. Я и в предыдущем отрезке жизни почувствовал, что между «привилегированными» и «бесполезными» назревает конфликт. Теперь это больше не подлежит сомнению. Недовольство час от часу усиливается. Основная причина — обоюдная зависть. Зависть, легко объяснимая у людей, которым отпускают жизнь по талонам. Меня нисколько не удивит, если недовольство выльется в непримиримую ненависть. Убежден, что «привилегированные» в свою очередь завидуют нам, считая нас участниками великой мистерии, людьми, познавшими тайну небытия. «Временная смерть» представляется им своего рода каникулами, тогда как они по-прежнему влачат свои цепи. Вот отчего они становятся сварливыми, впадают в пессимизм. Напротив, в нас быстротечность жизни, необходимость подчиняться новому ритму поддерживает бодрость. Все это пришло мне в голову, когда я завтракал с Малефруа. Холодно иронизируя, а порой переходя в наступление, он то сожалел о моей судьбе, то подчеркивал свои преимущества, как бы стараясь убедить в них самого себя. Так обращаются с другом, принадлежащим к лагерю противника.