Он понял, что хотел сказать ей это всё время. И сказал самой себе. Одно дело, когда ты сам в себе неуверен… другое дело, когда кто-то другой указывает на это.
— Я сделал это, чтобы испытать тебя и преподать тебе урок. Ты такой же человек, как и все, Картрайт, но ставишь себя выше других.
Его голос вкрадчиво, злобно отдавался в сознании девушки.
— Я не ставлю себя выше других…– прошипела она сквозь зубы.
— Не надо врать. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в это…– он тоже снизил свой голос до безумного шипения. — Мы слишком похожи с тобой, Картрайт, чтобы ты меня обманула.
Это заявление Юэла слышала не раз. Признавала это. Знала это. Одно время этот факт даже радовал её. А теперь…
А теперь, она слышала его голос, который выдавал его ярость и раздражение, так выводил её…и признание их сходства убивало её.
— Мы ничуть не похожи, — Юэла не хотела говорить этого. Ярость. Над ней взяла верх ярость. Как и над ним.
— Картрайт, знай. Тебя я в отряд взял не за красивые глазки, не из жалости к тебе и твоим потерям. Не думай, что жалость когда-то сыграет тебе на руку. Титанам плевать, кого ты там потеряла. Любовь всей своей жизни, или брата, или всех сразу. Пойми наконец, что всем насрать. Пойми наконец, что все пережили то же самое и не собираются взваливать на свои плечи твои проблемы. Ты не одна такая. Не требуй от других нянчиться с тобой. Не требуй умереть за тебя. Не повторяй своих прежних ошибок. Я не хочу, чтобы другие мои солдаты закончили так же, как твой отряд!
Леви знал, что он не имел права в таком тоне говорить о её прошлом. О её потерях. О её боли. С каждым словом в этой убийственной тираде его голос крепнул. Под конец он говорил чётко, тихо и зло. Он хотел ей досадить. Впервые он хотел кому-то сделать морально больно. И сделал. Ненависть испарилась из её глаз. Её смыло потоком ошеломления и сдерживаемых слёз. В глазах была обида.
Юэла отшатнулась от него.
«Что ты наделал, идиот…» поздно спохватился он.
Её дыхание участилось от едва сдерживаемых рыданий. Аккерман задел её за живое…
Она резко развернулась и резкими шагами ушла прочь.
Его гнев в один миг остыл. Он должен был быть рад, что поставил эту дерзкую девчонку на место…но вместо этого на душе было опустошение. Он просто глядел ей вслед, ненавидя себя ещё больше.
Откуда в нем столько злости?
Это была ярость на себя. Леви знал это прекрасно, и тем не менее выплеснул её на Юэлу.
Потому что она задела его гордость, задела за тот шрам неидеальности и сомнений из-за того, что он не такой, как Эрвин. Все ошибки и недостатки всплыли на поверхность. Он повторял эти же ошибки много раз.
Твою-то мать…
Он зашёл в свою комнату и машинально, не думая запер за собой дверь, обессиленно опершись на неё.
Он причинил ей боль. Невероятную боль.
Внутри зарождалась новая вспышка гнева. Дыхание участилось. Голова раскалывалась. Все горело. Перед глазами плыло.
Аккерман закричал и со всей силы ударил кулаком по светильнику, стоявшему слишком близко, чтобы спастись от гнева своего хозяина.
Стеклянный светильник раскололся. Жгучая боль на запястье. Аккерман невидящим взглядом посмотрел на покалеченное место.
Из кисти торчал осколок стекла.
***
–Юэла, ты что тут делаешь так рано? — Брандон озадаченно посмотрел на девушку, которая словно в агонии мучила боксёрскую грушу.
В каждый удар Юэла выливала всю свою ненависть, отчаяние и обиду. Эмоции переполняли её, кружили в бешеном хороводе, заставляя внутренности гореть. Ни утро, ни попытки подруг не смогли усмирить в ней те чувства, в которые она вчера так стремительно упала, как только Леви перешёл черту дозволенного. Чувства, подобные раскаленной лаве.
Никогда Юэла ещё кого-то так ненавидела…
Последний удар ногой, и бедная груша отлетела в сторону ошеломлённого Маркса. Тот ловко увернулся и с немым вопросом уставился на Картрайт. Та, мокрая и уставшая, смотрела на него красными от слёз глазами и тяжело дышала. Брандон ласково улыбнулся и медленно подошёл к Юэле:
— Что такое? — мягко спросил командир и сел рядом с солдатом. Девушка уперлась локтями в колени, а в ладони уткнула лицо.
— А, хотя, дурацкий вопрос, можешь не рассказывать, я знаю, — он понимающе улыбнулся и протянул Картрайт флягу. — На, выпей.
— Это что, алкоголь? — обессиленно спросила девушка.
–Нет, вода, — просто ответил Брандон.
Юэла взяла флягу, сделала большой глоток и тут же выплюнула на пол горькую жидкость.
— Вода?! — Картрайт сморщилась. Брандон по-старчески засмеялся и похлопал её по спине, чтобы она смогла откашляться.
— Скажи я, что это алкоголь, ты бы даже не попробовала, — смеясь, ответил Маркс.
— Думаете, я спиртное никогда не пробовала? — грубо откликнулась девушка.
— Думаю, ты его давно не пила, — так же просто и ненавязчиво ответил Маркс. Юэла успокоилась и улыбнулась. Маркс был прав. Алкоголь остался вкусом беспечной юности. Вкусом её весны. Несмотря на то, что даже молодость свою она провела в этом аду, тогда она умела развлекаться. Маркс знал это. Он обладал невероятным талантом понимать людей и их проблемы. Юэла жалела, что не попала в его отряд.
У него в команде атмосфера была совсем другая. Брандон участвовал в жизни своих подчинённых. В меру, конечно. Он искренне, по-отцовски переживал за них и поддерживал. Он видел в них детей и учил их, как детей. Не только приёмам и технике боя. Он учил их жизни и понимал их жизненные проблемы. Проблемы, которые были гораздо мелочнее, чем смерть или война.
Вместо этого она попала в отряд к этому тщеславному придурку, пытающемуся научить других тому, чего сам не умеет.
Она взяла у Брандона флягу и отпила чуть-чуть.
— Мой командир наверное будет против, — сказала Картрайт с отвращением, причём теперь оно было не из-за спиртного.
Брандон хмыкнул.
— Ты слишком низкого мнения о Леви. — с непонятным упрёком в голосе сказал он.
— А почему он так жесток со мной? –не выдержала Юэла. Слёзы снова навернулись на глаза при воспоминании о прошлом вечере.
— Потому что вы похожи, — мудро сказал Брандон.
— Я вас умоляю, хоть вы не говорите этого. Я бы никогда не надавила на человека подобным образом.
— Он сам признаётся, что был сильно груб. Я вчера вечером навестил его в медпункте. После того вашего…эээ… разговора.
— Что он делал в медпункте? Искал для меня психолога? — съязвила Юэла, прорычав это сквозь зубы. Ни малейшего волнения за то, что, возможно, Аккерман сам пострадал, у неё не было.
— Нет, ему доставали осколок стекла, который он нечаянно всадил себе в руку, — хмыкнул Брандон.
— Что? — Картрайт уставилась на Маркса широкими глазами. Всадил осколок… совсем больной что-ли?
— После того как ты убежала, он разбил светильник и осколок стекла остался в его кисти.
Юэла вздохнула. Почему он это сделал? В порыве гнева? Она так его выбесила? Поделом ему. Юэла надеялась, что ему было больно. Так же больно, как и ей.
Хотя вряд-ли один несчастный осколок может быть по силе равным со словами, сказанными им вчера.
— Ты ведь не знаешь, что он тоже много чего пережил, Юэла, — начал вдруг Брандон настолько изменившимся тоном, что Юэле пришлось обернуться, чтобы удостовериться, что это он сказал.
— Не знаю, — призналась Юэла. И не хотела знать.
— Леви потерял не меньше чем ты. Он, конечно, вряд-ли одобрит то, что я рассказал кому-то об этом, но раз он принял тебя в свою команду, значит доверяет тебе.