Изабелла: - Потому что в жизни конкуренция всегда бывает только между двоими. Осилить одного - реально, больше - нет. Да и логично - если ты объявишь войну всем, тебе жить только секунду. И очень часто борьба происходит между близкими. За человека ли, за наследство ли, за власть ли, за царствие ли небесное, - между близкими. Близкими по крови ли, или по духу, но между близкими.
Эмили: - Это - как две подруги делят парня?
Изабелла: - Или два друга делят девушку. О! - кажется, мужчины поднимаются. Оливия!
Оливия: - (От окна) А? Что?
Изабелла: - Рыцари на подходе. Прими утомлённый вид.
Оливия: - И чем же я утомлена?
Изабелла: - Думами, дорогая, думами. Нет ничего романтичнее утомлённости тяжёлыми думами. Вот так примерно (Показывает).
В это время входят Райан, Том, Оливер
Оливер: - О, у вас был серьёзный разговор?
Оливия: - С чего ты взял?
Оливер: - Изабелла...сама не своя. Из, тебе плохо?
Изабелла: - Нет, Оливер, мне всегда хорошо. А сегодня - особенно.
Оливер: - Но я же вижу: тебе плохо.
Изабелла: - Оливер, запомни: если женщине больше тридцати и она не замужем, ей не может быть хорошо.
Оливер: - (Теряется, не знает, что на это должен сказать джентльмен). Но...я...
Томас: - Из, как у тебя было в школе с математикой?
Изабелла: - Не помню. А что?
Томас: - Просто многие девочки путают числа. Например, тридцать и пятьдесят.
Общее оживление
Изабелла: - Ты хочешь сказать, что в свои пятьдесят я выгляжу на тридцать?
Томас: - Нет, я хочу сказать, что не надо заглядывать на двадцать лет вперёд.
Изабелла: - Хорошо, Том. Вечером...или ночью...после ужина...я с удовольствием выслушаю твои теории. Договорились?
Томас: - Замётано.
Изабелла: - Кстати, что с ужином?
Томас: - Девушки внизу уже всё готовят. Райан сказал, что мы лишились двух бойцов.
Изабелла: - Да. Слабые отсеиваются.
Томас: - Грэйс - слабая?
Изабелла: - (Ведёт неопределённо бровями и плечами).
Оливия: - Джейкоб дал слабину.
Томас: Хм! А Грэйс тут при чём?
Оливия: - А у Джейкоба в машине было свободное место, и он предложил его Грэйс.
Томас: - А-а. Ну, это можно понять.
Оливия: - Можно или нельзя, но - придётся. Ты не расстроен?
Томас: - Ничуть. (Смотрит в окно). По-моему, начинается буря.
Изабелла: - Угу. А мы - в уютном, крепком доме, и нам всё нипочём. Кстати, и сколько стоит этот дом? Том!
Томас: - Не знаю.
Оливия: - Она имеет ввиду: за сколько ты его снял?
Томас: - Это так важно?
Изабелла: - Нас шестеро вместо десяти. Выходит, на нас ложится ещё груз четверых.
Райан: - Не волнуйся, Из, Том умеет видеть цену, лишнего не даст. Так, Том?
Томас: - Вы будете приятно удивлены. (Короткая пауза). Но это будет завтра.
Оливия: - Хм. Завтра. Слово из детства.
Изабелла: - О чём ты?
Оливия: - А ты - разве не помнишь? В детстве всё всегда было завтра.
Изабелла: - (После паузы). Хм. Да, действительно. (Задумчиво-мечтательно) Завтра.
Томас: - (Задумчиво) Завтра...
Оливер: - А что же было "сегодня"?
Эмили: -...Сон...
Оливер: -...В детстве, когда я засыпал, мне всегда казалось, что завтра может не наступить...
Райан: - И мне тоже.
Оливер: - И что ты с этим делал?
Райан: - Пытался не спать.
Оливер: - А потом?
Райан: - А потом наступало завтра, и я просыпался.
Оливер: - Я тоже пытался не спать. Потому что сегодня я ещё жив. И я не спал, чтобы завтра перенести в сегодня.
Райан: - И как, удавалось?
Оливер: - Два раза. Но оба раза я засыпал днём. Днём засыпать было не страшно.
Изабелла: -...А ты, Том?
Томас: - Я всегда знал, что проснусь.
Изабелла: - Как это? Кто может это знать?
Томас: - Я знал. У меня на завтра всегда была куча дел, которые требовали меня. И я не мог их обмануть.
Изабелла: - Как странно ты говоришь.
Томас: - Ничего странного.
Изабелла: - Как можно обмануть дела?
Томас: - Просто - не сделать их.
Изабелла: - И что тогда? Что-нибудь изменится?
Томас: - Изменится. И не изменится.
Изабелла: - Что не изменится? И что изменится?
Томас: - Не изменится то, что дела будут сделаны всё равно. А изменится то, что сделает их другой, другой испытает оргазм и славу, и твоя судьба станет его судьбой, и не ты завоюешь очарованное королевство.
Молчание
Оливия: - Вот как, тебе, Том, нужно королевство? (Скорее утверждение, чем вопрос, но и вопрос тоже).
Томас: - Зачем ты это спросила, Оливия? Ведь тебя не интересует, нужно мне королевство или нет, ты просто хотела сказать, что ты выше всех королевств. Мы примем это к сведению, дорогая. Твоё мнение, то есть, твою позу. Но...
Оливия: - (Обрывает) Позу? Мою позу?
Томас: - Да. Ты ведь хотела просто поставить нас всех в известность, что ты не нуждаешься ни в каком очарованном королевстве. (Это тоже скорее утверждение, но и - немного - вопрос).
Оливия: -...Допустим. И что дальше?
Томас: - То, что - нуждаешься. Возможно, не осознаёшь, ещё вероятнее - боишься осознавать, но - нуждаешься не меньше других, даже осознающих.
Оливия: - Я - боюсь осознавать? И я - нуждаюсь? Ну, хорошо, даже если нуждаюсь, но почему - боюсь осознавать? Почему боюсь?
Томас: - Потому что если ты осознаешь это, тебе придётся за него драться. А драться хотят и могут не все; кто не хочет (или не может) - тот просто не впускает в себя мысль об очарованном королевстве, боится это сделать, ибо если он сделает это, впустит, то ему, скорее всего, придётся иметь дело с другим собой - собой расслабленным, неспособным, парализованным, трясущимся, раздавленным, неимущим. Неимущим. Какое страшное слово, Оливия, - неимущим. Вот потому-то люди и боятся. Боятся очарованного королевства, боятся допустить мысль, боятся себя.
Эмили: -...Том, ты закончил?
Томас: - Да. А что?
Эмили: - Что? Да ничего. Просто - ты прав, Том. Но я боюсь... что даже если все - все, Том - признают твою правоту, и даже согласятся с тобой, - вся земля, Том, - тут же самыми умными, самыми уважаемыми, самыми чистыми и авторитетными людьми, Том, будет принят закон, запрещающий очарованное королевство, будут сжигаться книги с малейшим намёком на него, а тот, кто скажет о нём - вот как ты, - будет навечно заключён в замок Иф, в Бастилию, в Тауэр. Вот так, Том.
Томас: -...Бедная Эмили... Ты, конечно, права, права своим кругозором, но ты отстала. Есть место и люди, поставившие очарованное королевство своей целью и объявившие о нём всенародно.
Эмили: - Какое-нибудь замкнутое африканское племя?
Томас: - Африканское? - пожалуй, что и так.
Эмили: - Что, не африканское?
Томас: - Почти. Русские.
Изабелла: - Фи, Том!
Оливер: - Том, дружище, ты перебрал.
Оливия: - Этот сброд?..
Томас: - Сброд?! Люди, которые сказали: "Мы станем теми, кого из себя сделаем", - сброд?! А мы - кто? Мы, боящиеся каждого шага, не освящённого королевой или епископом, начальником или мэром, полисменом или хозяином закусочной, - мы - кто? Кто ты, Оливия? ты, Оливер? ты, Изабелла? Вы что, думаете, что мэр или констебль откроют вам ворота рая? Вы их каждый раз выбираете и назначаете - и каждый раз думаете, что - вот, уже, вот он, рай? Нет, родные, вы их и выбираете, и назначаете, наоборот, чтобы в рай не попасть, чтобы пойти другой дорогой, дорогой, где нет сомнений в себе и в Боге, во враге и друге, в том, что выше вас и в том, что ниже вас. Вы согласны сомневаться по мелочам - сколько, четыре с половиной процента отдать на счастье, или пять, ибо отдать всё вы не можете, вам надо оставить побольше на жратву и на стены вокруг своего самомнения (не себя, а своего самомнения!), ибо ваше самомнение даёт вам право не драться, не погибнуть ночью в пьяной драке или днём на эшафоте, или в Греции за свободу, или в России, отстаивая святое право на самомнение таких же, как вы. Вы никогда не посмеете сомневаться во враге, ибо если вы в нём усомнитесь, он может стать другом и потребовать свою половину. Вы никогда не посмеете сомневаться в друге, ибо если вы в нём усомнитесь, он может стать врагом и отнять у вас всё. И ваше это "Фи!" - это всего лишь страх перед людьми, осмелившимися на врага и на друга, оспорившими Бога, ибо честно и смело посмотрели вокруг и не нашли Его, и узнавшими на деле, что их король обладает такой же плотью, как и все они, и что та плоть, которую они вырвали из него, ничем не отличается от плоти, которую веками вырывал из них он, что нет ничего более священного в жизни, чем очарованное королевство, ибо оно - для всех, для всех, кто осмелится, и они берут с собой в дорогу лишь смелых, а остальные - и вы, и все мы - могут идти куда хотят, и кому хотят, кланяться, - Богу, епископу, полисмену, потому что нам всё равно, кому кланяться, лишь бы в их лице кланяться мамоне. Да, мы настолько трусливы, что не можем сказать себе прямо: мы кланяемся деньгам, - и мы выбираем себе кого-нибудь из их наместников, и вот тут-то преданности нашей нет предела. Вот так, милые мои. Думаю, что после всего этого, что я сказал, вы меня видеть больше не захотите, потому оставляю свою долю - (Отсчитывает банкноты, кладёт на шифоньер) - и исчезаю. А вы...ха-ха-ха-ха, - оставайтесь и постарайтесь сказать друг другу убедительные слова о моём то ли безумии, то ли хамстве. Прощайте! (Уходит).