— Готово! — крикнул он вниз и, как мальчишка, обрадовавшись чему-то, взглянул на звеневшую птицу. Ощущение высоты опьянило его. Он обнял руками и ногами ствол и быстро заскользил вниз. Только остановившись у стыка на обойме, вдруг вспомнил, что на него смотрят.
Внизу раздался хохот. Майор посмотрел вниз и мрачно сказал:
— Смеетесь, журавлики? Подловили-таки своего майора?
Согнав с лица улыбку, он тяжело вздохнул и, медленно ступая, шаг за шагом, стал спускаться вниз.
С. Даскалов
РОД РАНГЕЛОВЫХ
«Что за детей рожала,
да и сейчас рожает,
болгарская мать юнацкая!..»
Хороша долина между двумя хребтами — и зимой, когда ее окутывают белые снега, а горные вершины сверкают, как жемчужины; и ранней весною, когда молчавшие всю зиму реки устремляются говорливыми потоками вниз, захлестывая своей буйной пенистой гривой поросшие густым кустарником берега; и летом, когда наливаются солнцем плоды. Но лучше всего здесь осенью, когда земля, отдав без остатка людям свои плоды, чувствует себя счастливой.
В один из таких дней, когда плодородная долина меняла свою летнюю одежду на осеннюю, я оказался здесь, в этих краях. На виноградниках собрался народ. На холм взбирались грузовики с цистернами молодого вина. Несколько сел, объединивших свои земли, справляли осенний праздник.
В Бистреце я не застал ни одной живой души и слился с потоками людей, устремившихся к виноградникам. А к вечеру, вновь подхваченный толпой, вернулся в село и отправился в правление, надеясь встретить там председателя. Весь день я ходил с холма на холм, но так и не мог его найти.
— Где бы он ни был, а сюда вернется, — говорили мне те, кто ждали его вместе со мной в правлении.
Рассеянно осматривая комнату, я обратил внимание на ружье, которое висело на стене, и подумал: «Должно быть, охотник». Встречал же я немало председателей кооперативов, страстно увлекавшихся охотой. Но к чему ему это старое ружье? С длинным стволом, с перламутром на прикладе…
Я не удержался и спросил бухгалтера. Бледный, узколицый, уткнувшийся в свои книги, он с трудом оторвался от бумаг:
— Это ружье, — взглянул он на него с благоговением, — живая история нашего села. Да, почитай, и всего народа. Три поколения его хранили… И вот сейчас… четвертое…
Я заинтересовался и попросил рассказать мне подробнее.
1
Бледная луна вскарабкалась на холм с острыми, как у петушиного гребня, зубцами. Но не поэтому окрестили его «Пой, петух». Когда-то давно на этом самом месте нашли убитым турецкого купца, который возвращался в Анатолию. Убийцу схватить не удалось, но каймакамин — турецкий управляющий — привел сюда ранним утром трех крестьян из ближних сел, прислушался к пению петухов и спросил всех по очереди:
— Ты слышал, как пел петух в твоем селе?
— Слышал, слышал, — спешил ответить каждый.
И каймакамин приказал: села, откуда доносилось кукареканье, отныне должны платить налог — за кровь. Холм назвали сперва «Пел петух», а потом народ для благозвучия переименовал его в «Пой, петух». В то памятное утро от села Бистрец на холм ходил Рангел Стойков. С тех пор к его имени прибавилось, как живописное петушиное перо, прозвище «Петухов».
Неподалеку от зловещего холма раскинулось старинное село Бистрец, с узкими каменистыми улочками и домами под широкополыми черепичными крышами, домами, у которых верхние этажи выдаются над нижними, по обычаю. Одна из улочек вьется вдоль реки и приводит к дому деда Рангела, «Петухова». Мужчины у Рангеловых — как на подбор: с темными сросшимися бровями и густыми черными усами. Ладные, стройные, рослые красавцы. В соседних селах спрашивают, как увидят: «Вы, должно, Рангеловых ребята?» Женщины тоже у них красивы: белолицые, голубоглазые, с русыми косами до колен. А род у Рангеловых необъятный: придет пора кого-нибудь женить, сватов засылают в другие села — в Бистреце вряд ли найдется дом, где, если покопаться хорошенько, нет какого-нибудь ростка или веточки родового дерева. У Рангеловых вечно полно гостей. Постучишься ночью к ним в дом, сейчас же отворяют. Бабушка Юрдана собирает ужин на невысоком круглом столе, а Рангел сам спускается в подвал и нацеживает вина из бочки.
Сидят себе, бывало, Рангеловы на веранде, разговаривают и тут же, протянув руку, срывают с ветки янтарный виноград. Вода журчит в ручейках между самшитами. Время от времени вступают в разговор грецкие орехи: их коричневые шарики, еще влажные и мохнатые, падают под ноги гостям. Днем то и дело скрипят калиткой соседи — молодухи в пестрых вышитых передниках, старики в коричневых штанах, сверху широких, а снизу очень узких, девушки с пяльцами в руках. А вечером женская половина дома удаляется, и в просторной комнате для гостей остаются одни мужчины. Сколько происходило здесь тайных гайдуцких встреч!
Однажды прохладной апрельской ночью сходка продолжалась чуть ли не до зари. Это была самая счастливая пора: дед Рангел получил тогда долгожданное русское ружье. Дед не скрывал этого, а, наоборот, с гордостью рассказывал, как у них ночевал Апостол Левский, которому он дал денег на огнестрельное оружие. И вот после долгого ожидания ружье получено.
— Ну, братья, давайте поцелуем оружие и поклянемся, что, как один, умрем за свободу родной Болгарии! — напевно произнес учитель Боньо. Тихо и торжественно, как молитву, прочел он клятву заговорщиков. Каждый шепотом повторил ее за ним, полуприкрыв глаза.
Как только солнце вышло из-за гор, колокол зазвонил торжественно и громко. Вмиг все жители села собрались на центральной площади. И вот с вершины холма «Пой, петух» раздался выстрел — он возвестил о начале восстания. Тысячные толпы ликующе взревели, в воздух взметнулось тайно вышитое знамя… Взошла заря свободы! Люди обнимались и плакали от радости. Голь не желала больше рабства, рвала ненавистные цепи. «Да поможет нам аллах, бежим!» — кричали турки и покидали болгарскую землю. Но на помощь им пришло многочисленное турецкое войско. Насильники осадили взбунтовавшиеся села, осыпали их свинцовым градом. Каждый дом превратился в крепость. Женщины и дети забились в церковь. Однако башибузуки подожгли церковь снарядом. Крыша рухнула, и все, кто были внутри, — женщины, старики, дети — оказались погребенными заживо. Ночью жилистые мужские руки проделали ход под алтарем, и те немногие, кто еще дышали, выбрались потихоньку из-под руин. Душегубы только этого и ждали — встретили их огнем. Сотни трупов усеяли долину. Вода в речушке, что вилась среди ракит, побагровела от крови.
Ползком выбрался из церкви Рангел со своим младшим сыном Стойко — жена, дети и вся их большая семья погибли там, под развалинами. Дополз он до дому, закопал ружье под большой бочкой в подвале, взял, что мог, и потянул маленького Стойко за собой.
Стрельба стихла, но село, подожженное со всех сторон, все еще полыхало. Занялся и рангеловский дом, с виноградниками и верандой, с конюшней, сараями и хлевами. Заплакал Рангел и бросился бежать куда глаза глядят. Он был почти за околицей села, когда его остановил внезапный окрик:
— Стой, гяур! Куда?!
И не успел он ничего ответить, как выстрел свалил его в канаву. Штыком проткнули маленького Стойко. Ребенок вскрикнул и как подкошенный упал рядом с отцом.
Три дня и три ночи продолжалась резня. А потом все утихло. Наутро старик Мано, чудом выбравшийся из-под трупов, услышал чей-то негромкий стон. Он огляделся и увидел, что в бурьяне ползет ребенок, машет ему ручонкой и трогает себя за шею.