Чертыхнувшись, Муромцев заставил себя сесть и, сильно зажмурился, заранее зная, что только усилием воли и можно сбросить с себя кошмарное наваждение. Да и то не всегда. Ведь даже он не всесилен. Внутри тела Сергея вспыхнула искорка огня. Вспыхнула и погасла. Потом зажглась вновь, разгораясь в холодное всепожирающее пламя. Из долгих бесед с тем, кто выдавал себя за Радомира, Муромцев знал, что это рвутся наружу излишки впитанной его телом Силы, которую оно не смогло вовремя усвоить. Теперь надо было терпеть довольно долго, пока она сама частично не рассосется в пространстве, а частично все-таки поглотится им самим. Обычно мучения были вполне терпимы и занимали не больше получаса, но сегодня что-то уж слишком сильно. Вскрикнув от очередной вспышки боли Муромцев, поднял над собой руки и, не сдержавшись, разрядил вверх излишки Силы. Он знал, что сейчас над ним ушел в небо луч света. Там, на высоте в несколько километров он расплылся во все стороны, быстро рассеиваясь, слегка напоминая грибообразное облако ядерного взрыва. «Вот так рождаются легенды о летающих тарелках и прочих чудесах», — пришло в голову Муромцеву. После разрядки все его мучения временно прекращались, и Сергей снова осторожно открыл глаза.
Прямо перед ним, в каком — нибудь метре от лица покачивалась под легким ветерком ветка старой дикой яблони, что во множестве еще растут вдоль рек и дорог Нижегородчины. Вместе с веткой качалось и единственное, уже слегка перезревшее яблоко. Пара полосатых черно-желтых ос, настырно ползали по его поверхности, явно, что-то разыскивая. День клонился к вечеру, но солнце было еще достаточно высоко и ласкало щедрым теплом успевшую загореть за лето кожу Сергея. Шелест листвы и редкие всплески играющих в зеленоватой воде Пьяны рыб всегда благотворно действовали на Муромцева. Особенно после его бредоподобных приключений в неизвестном «нигде».
Где-то очень далеко, в стороне Сергача чуть слышно громыхал по железнодорожному мосту поезд. Муромцев в прошлом году нырял под тем мостом и на удивление Алены добыл-таки достаточно крупного сома почти на пятнадцать кило. Для него это был рекорд, и Сергей хотел сначала как-то сохранить усатую голову речного хозяина, но тут воспротивилась Алена, и голову пришлось выбросить. Это были хорошие и охота и воспоминание. Не то, что… Муромцев едва удержался от малоприятной ассоциации, которая вполне могла привести к очередному приступу «бреда».
Сергей встал и, пройдя несколько метров по травянистому берегу спустился к воде. Надо было искупаться. Освежиться и смыть с себя пот неизвестно чего. Аккуратно войдя в воду, он погрузился в речную прохладу. Набрал воздуха и нырнул. Здесь он был в своей стихии. Под водой его никто не мог увидеть. Поэтому Муромцев позволял здесь себе многое из того, чего нельзя было делать на суше. Берег в этом месте был обрывист, и Сергей, воспользовавшись этим, сразу ушел на глубину. Дно было песчанно — илистым и сплошь поросшим водной растительностью, названия которой Муромцев не знал, а если и знал когда-то, то успешно забыл.
Сначала он, крайне неэкономно расходуя Силу, разогнался над самыми водорослями до такой скорости, что они слились под ним в зеленый ковер, сплошной линией уносясь назад. Сергей яростно греб руками, описывая все сужающуюся циркуляцию вокруг стайки небольших голавликов, которые от растерянности не знали как себя вести. Потом он проплыл метров двести против достаточно сильного в этом месте течения. Только там расслабил мышцы и позволил подводным струям свободно нести его тело в обратном направлении. Под самым речным обрывом Муромцев заметил обширную промоину. Она была так глубока, что над ней нависал не только подводный склон, но и сам берег, вместе с парой старых корявых вязов. Очень скоро, возможно в ближайший паводок все это хозяйство наверняка обвалится, образуя здесь от дна и до самой поверхности новый завал. К лету в нем можно будет найти не только щучек, но вполне возможно, что и любимого Муромцевым сома.