– Эх, Бард, если бы все проблемы решались музыкой! – улыбнулся Павел.
И Бард удобно уложил гитару. Она была старая, царапанная, но струны на ней по-прежнему были целы. Казалось, он может играть на ней что угодно. Он пел на разных языках, а иногда просто наигрывал мелодию. Потрясающе, наверное, там много уметь, так много знать, думал Павел. Знания достались Барду от отца. А тому от мира сего, думается.
Вскоре Павел пошел спать. Он радовался, когда наступала ночь. Становилось не так жарко, и можно было отдохнуть. Кроме того, ему не снились кошмары. Когда сильно устаешь, вообще редко что снится. Он слышал, что кошмары могут сниться, когда ты голоден. Я еще ни разу не ел досыта, но, тем не менее, ко мне кошмары из-за этого не приходили, вспоминал Павел. Наоборот, мне часто снились добрые сны – в них я видел своих старых знакомых, друзей, ушедших от меня, отца. Мы привыкли, что всех спасают отцы. Я всегда был рад встретить его, пусть и во сне. Мать я совсем не помню, она умерла, еще когда я не научился запоминать вещи надолго. Отец говорил, она была красавицей. Даже измученная, изголодавшаяся, она все равно была красавицей. Её волосы золотистые словно солнце, глаза будто два волшебных кусочка лилового янтаря. Отец сказал, что однажды прочел это в книге и, посмотрев на мать, понял, как они ей подходят2. Её глаза заставляли его двигаться вперед, а не падать на колени перед трудностями или господом, о чем-то бессмысленно моля. Мой отец говорил, что молился перед каждым походом в лес на охоту. Однако господь его не спас.
Иногда мне снились и вовсе незнакомые люди, но каждый из них был так добр и тепл ко мне. Люди в снах куда теплее к друг другу, чем наяву.
Но сегодня я боялся. Я потерял уже второго напарника, сначала Николсон, теперь Эриксон. Сегодня, вслед за еще более кошмарным, чем обычно, днем, меня могла ждать такая же ночь. Поэтому я так и не уснул. Но зато у меня было время подумать.
6
Следующее утро многих собрало в Колизее. Павел устраивал тренировку, на которой должен был просмотреть потенциальных напарников. Правда была в том, что чем дольше он смотрел на то, как они махают выданным оружием, тем больше понимал, что они ни на кой черт не годятся.
– Прекрати просто махать топором! Ты ничего не сможешь сделать, если будешь перемешивать им воздух! – кричал он. Павел знал, что таким оружием надо уметь обращаться, тем, кто на это неспособен, оно лишь придает беспочвенную уверенность.
Оружие им выдали самое разное. Это и топоры, и молоты, и мечи, и копья, и самодельные ножи. Эти ножи были намного крепче тех, что они зачастую находили. Им в основном попадались складные, многофункциональные. Но в бою толку от них никакого. Хлипкие, неудобные, они могли оказаться скорее проблемой, нежели спасением. Кому-то из парней вручили совсем необычное оружие – дубинка с острыми концами наверху. Они словно шипы торчали из основного корпуса. Такая штука и хлопнуть может, и воткнуться. Но она была неудобной и требовала только точных и сильных ударов. Чтобы чего-то с ней добиться, нужно владеть значительным мастерством.
Солнце жарило еще сильнее, чем в дни до этого. Павел обливался потом, хотя в основном, лишь кричал. Иногда он подходил к тренирующимся, брал у них оружие, и показывал, что с ним надо делать. Он понимал, что напарник будет нужен ему совсем скоро, и у него не будет времени на то, чтобы превратить бездаря в гладиатора.
Словно играя с Павлом, судьба привела ему на встречу Артура. Тот шел к Павлу, казалось, целенаправленно, но в тоже время, как-то неровно. Да вы издеваетесь, мысленно ругался Павел. Нет ни одной причины, по которой я возьму его с собой.
– Доброе утро, дружище! – приветствовал его Артур, наконец, подобравшись.
– Доброе? У меня тут кучка мелких пацанов, которые только орать на играх могут, а ты словно напился с утра, хотя у нас алкоголя уже давно нет.
– Я не спал всю ночь.
– Что-то случилось?
– Мой сын. Он бормотал что-то всю ночь. Хотя я-то слышал что. Он вспоминал о матери. Все время звал её.
– Может просто кошмарный сон?
– Не знаю. Раньше у него такого не было. Обычно я узнавал о том, что у него был кошмар, лишь на утро.
– Не думаю, что тебе есть, о чем переживать.
– Возможно. Но я здесь не за этим.
– Значит, что-то все же случилось?
– Пока я слушал его, мне было невообразимо больно. Мне казалось, будто я чего-то лишил его, или, по крайней мере, не смог дать. Ну, знаешь…
– Поверь, очень хорошо знаю. Очень.
– Это нужно исправить, Павел. У меня появился шанс дать ему что-то сверх того, что у нас может быть.
– О чем ты?
– Я пойду с тобой.