– Послушай, Макс. Мы не для того пережили апокалипсис, чтобы сдаться какой-то идиотской болезни. Скоро мы с дядей Пашей пойдем на охоту, и обязательно поищем тебе лекарство.
Артур знал, что чтобы заставить сына поверить ему, то он хотя бы должен перестать лить слезы. Получалось не очень.
– Все будет хорошо сынок, нам еще к Кинг-Конгу в гости надо будет. – Отец попытался улыбнуться.
Затем он подошел к доктору и после паузы тихо спросил:
– Что с ним будет дальше?
– Болезнь будет прогрессировать. Слабоумие, память, непроизвольные движения, депрессии… Ваш сын изменится, Артур.
– Сколько ему осталось?
– Возможно, месяцев 16.
Артур вновь заплакал. Он быстро вышел из дома и пошел в сторону арены. Он не верил в то, что это случилось с его сыном. Как будто смерти его матери было недостаточно. Как можно верить в Бога, когда происходит такое? Этот парень никому ничего не сделал, да он даже на играх ни разу не был! А эти жестокие и мерзкие твари, которым только крови подавай, живут себе спокойно в ожидании новых трупов.
Вскоре, добравшись до Колизея, там он нашел Павла, схватил его за плечо и отвел в сторону.
– Нам нужно поговорить. – Артур взял паузу, чтобы перевести дух. Я пойду с тобой.
– Ты уверен, что хочешь пойти?
– Да.
Павел начал догадываться. Артур выглядел так, словно был заперт в гробу. Похоже, это была вина доктора.
– Артур… что с твоим сыном?
На глазах Артура вновь накатались слезы. Ему всегда казалось, что он достаточно сильный мужчина. В своей жизни он пережил многое – его родителей на его же глазах убили мародеры, но он выжил благодаря всего нескольким добрым людям, добрался до целого города сквозь опасные леса и даже полюбил, женился, а затем потерял и это. Его сын – единственное, что держит его в этом мире. Он невольно стал задумываться о том, что будет с ним, когда Макс уйдет. Он корил себя за эти мысли, ведь это так эгоистично, но они все равно лезли в голову. Как ему жить? Что делать? Он ненавидел этот город и этот свет, это долбанное солнце и песок арены, и единственный, кого он любил, самая родная частичка в этом мире покидает его. Бард говорил, раньше люди жили ради любви. А ведь тогда в мире было чем заняться. Но чем жить сейчас? Что будет держать Артура на этой земле?
– Ты много знаешь болезней с идиотскими названиями?
– Эм, честно говоря, я даже никогда не задумывался об этом.
– А вот я теперь одну знаю.
– Значит, твой сын все же болен?
– Да, и больше чем ты можешь себе представить.
– О чем ты?
Артур знал, что Павел – один из тех, кому он точно мог довериться. Еще он верил Лаврову, но с ним они не часто общались. Павел был его единственным настоящим другом.
– Клее… тц… да… Черт, все равно тяжело выговорить. Клеее…
– Артур!
– Клейтцфельдта-Якоба. Сложно, но это дерьмо я запомню на всю жизнь.
– Что это?
– Она смертельна, Павел! Человек теряет память, глупеет, дергается, как рука Макса сегодня, бредит и в конце концов умирает!
– Что? Это невозможно! Мы вылечим его!
– Нихрена! Понимаешь! Нихрена! Этот чертов старик сказал, что это невозможно! Лекарства никогда не существовало, даже тогда, когда эта дурацкая планета еще не была разрушена!
– Может, он ошибается!
– Человек, который знает такое идиотское название, навряд ли не понимает, с чем оно связано.
– И все равно, не факт, что он прав.
– Павел! Черт, хватит! Мы оба понимаем, что дело дрянь! Понимали еще до сегодняшнего дня, еще когда он просто бредил. Да, я тоже не думал, что все настолько плохо, но что теперь сделаешь.
– Я… мне жаль, Артур.
– Мне тоже. – слезы заливали лицо Артура. – Именно поэтому я пойду с тобой.
Павел положил руку ему на плечо, посмотрел в прячущиеся глаза, и сказал:
– Слушай. Это опасная работа. Уже завтра ты можешь погибнуть, а эти дикари. Они уже не просто дикари, их оружие становится лучше. Быть может скоро они пойдут штурмовать город, если среди них найдется тот, кто сможет их объединить. А у тебя… у тебя есть своя жизнь и смертельно больной сын, и, если ты погибнешь, он тоже погибнет. Один. Страдая, мучаясь, и даже не увидев напоследок того, кого любил больше своей жизни. Никто, кроме него, не будет о тебе скорбеть. Понимаешь? Никто. Когда я сказал людям, что Эриксон погиб, ни один не проронил и слезы. Да что там слезы, ни один даже не сказал: "да упокоится его душа", или что-то похожее. Для них его смерть лишь значила минус один голодный рот. Да, они устроили показушную минуту молчания, Император разыграл на этом очередные игры. Но мы то с тобой понимаем, что здесь нет искренних соболезнований. Артур, мы ведь такие же изверги, как и те дикари. Разве что мы организованы, а они каждый сам за себя. Быть может, тебе и надоело жить в этом аду, но в пустоту ты всегда успеешь. А здесь есть люди, которым ты нужен больше, чем черту на небесах. Лучше останься жив, хотя бы ради своего сына.