- Вы слишком красивы, Адамберг, - произнесла она. - Вам бы не полицейским работать, а проституткой.
- Но я в каком-то смысле проститутка, госпожа Форестье. Как и вы.
- Значит, именно из-за этого вы мне так нравитесь. Однако это не помешает мне доказать вам, что мои догадки относительно нашего героя ничем не хуже ваших. Помните о том, что сегодня вы его не трогаете, во всяком случае, в моем присутствии, даете слово?
- Обещаю, я вообще никого и ничего не буду трогать, - ответил Адамберг.
Произнеся эти слова, он решил, что постарается так же вести себя и с Кристианой, которая сейчас ждет его в постели совершенно голая. Между тем, когда девушка раздевается, отвергать ее нехорошо. Как говорила Клеманс, сегодня вечером что-то явно не клеилось. У самой Клеманс, впрочем, вообще ничего не клеилось.
Что касается Шарля Рейе, у того не просто что-то не клеилось - он весь трясся, словно на крутом вираже, и внутри у него все клокотало. Когда Адамберг следом за Матильдой, зашедшей взять пальто, вернулся в большую комнату, Шарль продолжал беседовать с Клеманс; та слушала его напряженно и сочувственно, неумело затягиваясь сигаретой, как начинающий курильщик. А Шарль говорил:
- Однажды вечером моя бабушка умерла, объевшись пряников, которые пекли монашки. Но настоящая трагедия в семье разыгралась, когда на следующее утро мы обнаружили, Что отец сидит за столом и доедает эти самые пряники.
- Понятно,- откликнулась Клеманс. - Так что же мы все-таки напишем тому типу шестидесяти шести лет?
- Спокойной ночи, птички мои, - уходя, пожелала им Матильда.
Она уже начала действовать, неугомонная Матильда, она уже бежала к лестнице, мчалась на станцию «Сен-Жорж».
Но Адамберг не умел торопиться.
- «Сен-Жорж», Святой Георгий! - кричала ему Матильда, ловя такси на улице. - Это не он, случайно, сразился со змеем и победил его?
- Не знаю, - отозвался Адамберг. Такси доставило их на станцию «Сен-Жорж» в пять минут одиннадцатого.
- Порядок, - сказала Матильда. - Мы вовремя.
До половины двенадцатого человек, рисующий круги, так и не появился. У ног Матильды и Адамберга образовалась куча окурков.
- Дурной знак, - произнесла Матильда. - Он уже не придет.
- Он опасается, - сказал Адамберг.
- Опасается чего? Обвинения в убийстве? Это смешно. Мы же не можем быть абсолютно уверены в том, что он слушал радио и знает о случившемся. Просто он выходит не каждый вечер, вы же помните!
- Вы правы, может быть, он еще ничего не знает. Или знает и потому проявляет осторожность. Теперь, когда ему известно, что за ним следят, он изменит маршрут. Это точно. Нам будет очень непросто его найти.
- Потому что он убил ту женщину, да, Адамберг?
- Не знаю.
- Вы не пробовали считать, сколько раз в день вы говорите «Я не знаю» и «Может быть»?
- Я не знаю.
- Я в курсе того, каких успехов вы достигли, вы всегда чертовски хорошо работали. Тем не менее стоит вас увидеть, как возникает куча вопросов. Вы уверены, что ваше место именно в полиции?
- Несомненно. Кроме того, я еще кое-чем занимаюсь.
- Например?
- Например, я рисую.
- Рисуете что?
- Листья деревьев, потом опять листья деревьев.
- И вам это кажется увлекательным? Что до меня, то я бы, наверное, сдохла со скуки.
- Но вы-то сами увлекаетесь рыбами, а это ничуть не лучше.
- Да что вы все имеете против рыб? Скажите, вам никогда не хотелось рисовать лица? По-моему, это менее занудно.
- Этим я займусь позже. Гораздо позже или вообще никогда. Сначала надо рисовать листья деревьев. Любой китаец скажет вам то же самое.
- Позже… Мне кажется, вам уже стукнуло сорок пять, или я ошибаюсь?
- Правда, но мне совершенно в это не верится.
- Слушайте, вы точно как я!
Поскольку сильно похолодало, а у Матильды в кармане пальто лежала фляжка коньяку, поскольку вовсю шел второй отрезок и их постигла неудача, им следовало немного выпить.
Уже опустились решетки на дверях метро, а человек, рисующий синие круги, так и не появился. Зато у Адамберга было достаточно времени, чтобы рассказать Матильде о том, что его любимая малышка умерла неизвестно где, вдали от него, а его не было рядом, и он не мог этому помешать. Казалось, эта история поразила Матильду. Она сказала, что стыдно было оставлять малышку умирать, что она, Матильда, знает весь мир как свои пять пальцев и, конечно, сможет точно узнать, похоронили ли где-нибудь его малышку, все равно, с обезьянкой или без нее. Адамберг тем временем почувствовал, что пьян как свинья, вероятно, оттого, что не привык пить. Он даже не мог внятно произнести «Уахигуиа».