- Ваше имя мне знакомо, - заявил хозяин, - вы знаменитый полицейский.
Адамберг не стал отрицать. Так будет легче разговаривать.
- Да, - подтвердил хозяин, выслушав Адамберга, - да, я видел одного подозрительного типа, похожего на того, кого вы ищете. Примерно в пять минут первого он резво пробегал рысцой мимо меня, когда я перед закрытием убирал столы на террасе. Вы знаете, что такое эти пластмассовые стулья, они все время качаются, падают, за все цепляются. Короче, один из стульев упал, и тот человек споткнулся о него. Я подошел и хотел помочь ему подняться, но он молча оттолкнул меня и помчался дальше, прижимая к себе локтем портфель, потому что ни на секунду не желал с ним расставаться.
- Да, все сходится, - произнес Адамберг.
Солнце уже поднялось и освещало террасу, комиссар помешивал кофе, дела, кажется, пошли на лад. Камилла наконец снова удалилась и заняла свое привычное место.
- Что вам пришло в голову, когда вы увидели его?
- Ничего. Впрочем, я подумал, что вот еще один бедолага,- я говорю «бедолага», потому что он был очень худой и маленький,- несчастный мужик, который позволил себе выпить вечерком, а теперь со всех ног несется домой, потому что боится, как бы его баба не устроила ему взбучку.
- Да уж, мужская солидарность,- пробурчал Адамберг, внезапно почувствовав легкое отвращение к собеседнику. - А почему вы решили, что он пил? Он нетвердо держался на ногах?
- Нет, если подумать, он, наоборот, был очень проворным. От него вроде бы пахло спиртным, как мне показалось. Теперь я припоминаю, после того, как вы об этом заговорили. Чуять такие вещи - это у меня вторая натура. Вы же понимаете, при моей-то профессии… Покажите мне любого мужика, и я точно определю, до какой стадии он дошел. Тот нервный коротышка вчера вечером явно где-то приложился к бутылке, но не так уж сильно. От него попахивало, да, попахивало.
- Чем? Виски? Вином?
- Нет. - Хозяин кафе колебался. - Ни тем, ни другим. Чем-то послаще. Мне кажется, такой штукой, которую пьют из маленьких ликерных рюмок. Режутся в карты и пропускают одну за другой: так обычно старые холостяки время проводят. По-маленьку да потихонечку, а набраться можно будь здоров, хоть на вид это пойло - полная мура.
- Кальвадос? Может быть, грушевая водка?
- Эх, вы слишком много от меня хотите! Тут и выдумать что-нибудь недолго. В конце концов, зачем мне было обнюхивать того мужичка?
- Значит, скажем так: пахло какой-то фруктовой наливкой.
- А вам это что-нибудь дает?
- Очень много, - ответил ему Адамберг. - Будьте так любезны, зайдите в комиссариат сегодня в течение дня. Там запишут ваши показания. Вот адрес. И, пожалуйста, не забудьте сказать моему коллеге о фруктовом запахе.
- Я сказал: пахло спиртным, а не фруктами.
- Ладно, как хотите. Это не важно.
Адамберг улыбался, чувствуя удовлетворение. Чтобы проверить себя, он подумал о своей любимой малышке и почти ничего не ощутил. Только едва заметное желание появилось и пропало, словно птица, пролетевшая вдалеке; продолжения не последовало. Он облегченно вздохнул и вышел из кафе. Сегодня он пошлет Данглара к Матильде, чтобы любой ценой узнать у нее адрес ресторана, где она вела наблюдение за грустным человечком, всегда работавшим в плаще. Кто знает?
Сам он сегодня предпочел бы не встречаться с Матильдой.
Человек, рисующий синие круги, продолжал орудовать мелом в непосредственной близости от улицы Пьера и Марии Кюри. Он не собирался успокаиваться и вступил в дискуссию.
А Адамберг его поджидал.
Данглар выведал у Матильды адрес ресторана в квартале Пигаль, но заведение уже два года как перестало существовать.
Весь день Данглар внимательно наблюдал, как Адамберг бесцельно бродит по комнатам. Инспектор считал, что расследование слишком затянулось, однако вынужден был признать, что они не в состоянии почти ничего сделать. Со своей стороны, он буквально по крупицам просеял всю жизнь Мадлены Шатлен, но не нашел ни единой зацепки. Еще он навестил Шарля Рейе и попросил объяснить причины его повышенного интереса к статье в той газетенке.
Рейе, застигнутый врасплох, обозлился, в особенности его задело то, что он ничего не сумел скрыть от Адамберга. Но Рейе питал необъяснимую симпатию к Данглару; глуховатый и тягучий голос этого человека, высокого и крупного, как ему представлялось, раздражал его куда меньше, чем мягкие ласкающие интонации Адамберга. Ответ Рейе оказался очень простым. Еще будучи студентом и изучая зоологию, он посещал лекции, которые читала Матильда Форестье. Это легко проверить. В те дни у него не было причин кого-либо ненавидеть, поэтому он мог беспристрастно оценить госпожу Форестье такой, какая она есть; он считал ее умной и соблазнительной женщиной и не забыл ни единого слова из ее лекций. Потом настало время, когда он решил вычеркнуть из памяти всю свою прежнюю жизнь. Но, услышав, как какой-то человек в холле гостиницы начал болтать о «знаменитой даме, той, что плавает по морям», он вдруг почувствовал, что проснувшиеся воспоминания доставляют ему удовольствие и что в конечном итоге ему хочется удостовериться, действительно ли речь идет о Матильде, и если да, то в чем ее обвиняют.