Эх, Валерка, Валерка! Как это ты мог раздумать? Хотя Колумб уже давно открыл Америку, но на Колыме Ещё остались «белые пятна». Я, конечно, не собираюсь ничего открывать, но горжусь тем, что иду в числе первых. Старина, мне тебя жаль.
Что тут творится — не передать. Начинается что-то великое. Да что распространяться! Разве ты, несчастный, поймёшь?
Я себе представляю, что ты читаешь моё письмо, а думаешь о громадной порции винегрета. Угадал? Ну, чёрт с тобой, на тебя обижаться нет смысла. «Рождённый ползать, летать не может».
А я уже представляю себе шторм, пурги, медвежьи тропы. Но самое отрадное, дружище,— я уезжаю первым пароходом. Днём бегал в порт смотреть нашу посудину. Название солидное — «Совет», а вид задрипанный и стоит как-то криво, говорят, что он не поддаётся балансировке,
В Нагаево не задержусь, сразу же на Среднекан, учти — центральная лаборатория будет там же. Если у тебя появятся проблески сознательности, что всё же иногда замечалось, буду тебя ждать.
В общем, всё идёт здорово. Мы тут создали комсомольские отряды, грузили мешки с углём, а я оказался ничего — таскал больше всех, и хоть бы тебе что. Конечно, с непривычки болит спина, но этого никто не знает, я не говорю. А как работал Толька — умора. Ты его, конечно, не знаешь — мировой парень. Худой, длинный. Взвалит мешок, вытЯнет шею и идёт, как гусь, только по-блёскивают стёкла очков. Но голова у него, братец ты мой, что надо. Назавтра он усовершенствовал китайские рогульки, и дело пошло куда лучше.
С нами в купе ехала ещё одна мировецкая девчонка, топограф. Как тебе известно, эти вопросы не по моей части, но она первая, с которой мне удалось поладить, совсем не такая, как все. Не подумай что-нибудь. Я просто всю дорогу её воспитывал. Но она не едет на Среднекан, а жаль.
Вот, пожалуй, и всё. Ну, привет и всё остальное, что там полагается».
Он поставил размашистую подпись, подумал, зачеркнул и просто написал: «Юрка».
— Ну что, готово? — спросил Саша.
— Факт.
— Невесте?
— Жене.
— Юрка, опять? — упрекнул Анатолий.
Колосов смутился.
— Нет, не жене и даже не невесте. Это я просто так, пошутил,— поправился он.
Опустив письмо, в последний раз оглЯдел город и бухту, с которыми предстояло утром расстаться.
Огни Владивостока уже погасли, город прижался к сопке. Только на пирсах кипела напрЯжённая жизнь. Взошла луна и проложила длинную, жёлтую дорожку в сторону моря. Он долго всматривался в тёмную даль, туда, где начиналась дорога в настоящую, интересную жизнь…
Пароход поравнялся с утёсами у входа в бухту. Капитан наклонился над микрофоном. Корпус судна вздрогнул, оживлённей застучали винты. ПотЯнуло свежестью моря, и «Совет», покачиваясь на волнах, оставил приветливые берега Владивостока.
Прозвучали звонкие склянки. Капитана сменил старший помощник. Толпа на палубе поредела, люди разошлись по своим местам. У камбуза выстроилась очередь с кастрюлями, мисками, котелками: раздавали обеды. ПоЯвились нарядно одетые женщины и солидные мужчины с биноклями.
Колосов, облокотившись на поручни, жадно вглядывался в набегающие белые буруны. Чистый воздух пьЯнил. Юрий был полон тревожных и распирающих сердце радостных ощущений.
— Угадай? — Маленькие руки, скользнув по лицу, прикрыли его глаза.
Юра узнал бы их из тысячи. Руки у Вали были ласковые и горячие. Его захлестнуло нежностью. Оп прижал её руку к щеке и, обернувшись, оказался совсем близко. Валя молчала. Не отдавая отчёта, он сильно и смело сжал хрупкую талию, привлёк к себе. Горячее дыхание обожгло ему лицо и докатилось до сердца. Но девушка неожиданно вскрикнула, упёрлась руками в его грудь и выскользнула.
— С ума сошёл. Бессовестный, медведь…— не то растерянно, не то сердито шептала она, поправляя платье.
Колосов не увидел тех насмешливых искринок в глазах, к которым так привык. В них светилось что-то испуганное и мягкое. Но, возможно, это был упрёк или разочарование в нём, Юрке, так внезапно нарушившем их простые, товарищеские отношения. Он опустил глаза.
— Пойдём обедать, Толька принёс на всех. Давно ждём, остынет.— В голосе Вали он улавливал незнакомые нотки, но не понимал их значения.
Колосов виновато шёл за Валей и смотрел на её плечи, гибкую талию, длинные толстые косы, маленькие стройные ноги. Он раньше не замечал, как она хороша. Сейчас он увидел совершенно другую Валю и понял, что никогда уже не сможет назвать её дурой или коровой.