Когда выдавалась свободная минутка, Сергей забегал в бригаду навестить старика. Жилось Ему нелегко, но он никогда не жаловался. Как-никак это был не забой, работал он в тепле, а иногда удавалось что-нибудь постирать, погладить и заработать кое-какую мелочь.
После ужина Белоглазов задремал. Разбудили Его совсем непривычные звуки. Кто-то рядом тихо всхлипывал.
Анатолий выглянул из-под бушлата. Старик гладил по голове Сергея, Ероша Его мягкие волосы.
— Вызыва-а-ли в оперотдел и дали-и синенькую-ю бумажку. Распи-и-шись… А там десять ле-ет, — говорил, вздрагивая, Сергей.
— Значит, никто не спрашивал, не разговаривал?
— Никто.
— А та-а-ам написано за учас-ти-е в повста-а-анче-ской организации. Та-а-ак что же это такое? За что-о?
— Держись, Сергей, Еще немного, и всё будет хорошо, — убеждённо гяворил Русинов. — Тебя гнут, а ты стой, да Ещё голову выше. Так, чтобы самому себя не было стыдно. Хочется плакать, а ты смейся. Не можешь, кусай незаметно губы и молчи, не подавай вида. Гордись своей чистотой. Пройдёшь через всё это, на всю жизнь прозрачным останешься. Тогда захочешь сфальшивить, разменяться, да не сможешь.
— Как это трудно, я даже не представлял. Ведь плохого я ничего не успел сделать.
— Но не успел и хорошего. Это Ещё больней. Ты думаешь, другим легче?
Сергей уткнулся в плечо старика, а тот ласково продолжал:
— Человека с чистой совестью трудно согнуть, вот ради неё и держись. Теперь не время для слёз. Пусть не видят твоей слабости, не надо. Иди.
Сергей вытер рукавом лицо.
— Хорошо. Я буду так же, как вы.
— Вот так-то лучше. — Русинов проводил Его до двери, вернулся и сел.
К начальнику прииска Кротов попал Ещё до поверки. Утром он подал заявление, а вечером надзиратель доставил Его в контору.
Приёмная была в конце коридора. Направо — кабинет технорука, налево — начальника. За деревянным барьерчиком сидел молодой человек и переписывал телефонограммы в толстую книгу. Постоянно звонил телефон, он поднимал трубку и отвечал, не переставая писать.
Начальник прииска вёл приём посетителей, разговаривал по телефону и тут же отдавал распоряжения забегающим к нему сотрудникам.
Через дощатую перегородку слышался Его простуженный голос.
Когда дошла очередь до Кротова, снова раздался телефонный звонок. Дежурный, поднял трубку и постучал в стенку.
— Петр Иванович, Магадан!
Начальник прииска прикрыл дверь, но из-за фанерной перегородки всё было слышно.
— Балахонов у телефона, — донеслось из кабинета. — Как с планом? Откуда Ему быть? Какой там саботаж. Людей везут в открытых машинах, а то и пешком. Они прибывают Еле-еле. К тому же большинство — работники интеллектуального труда. Они и кайла-то не видали. Разве тут можно говорить о выработке, когда и опытному забойщику установленные нормы, не всегда под силу. А на общем котле разве, мыслимо, да Ещё на таких работах и морозах?
Кротов прислушался. Значит, он пришёл не с открытием. Разговор накалялся. Балахонов занервничал и повысил голос.
— …Поймите хоть, вы. Люди слабеют, снижают выработку и попадают в штрафной, а там… Это же замкнутый круг. А что механизмы? Механизмы обслуживаются кем попало.
В кабинет начальника прошёл технорук. Это совсем испортило настроение Кротову. Есть ли смысл разговаривать по столь деликатному вопросу в присутствии этого неприятного человека? Может быть, просто отложить разговор и уйти? Тогда чем объяснить свой уход?
— Простите, но я перестаю что-либо понимать, — уже кричал Балахонов. — Или больных и ослабевших не кормить? У вас права, законы, ну и делайте это сами.
Тут, как видно, Балахонову сказали что-то резкое. Он сразу сбавил тон.
— Я совсем не беру на себя смелость и право вмешиваться, но я начальник прииска… — Он стал тяжело дышать и виновато проговорил: — Да, приказ не обнародован. Перерасход фондов имеется. Но я не мог этого сделать. Что я могу сказать? Как видно, все дороги ведут в Рим. — Он Ещё долго слушал и совсем убитым голосом закончил — Ну что же, может быть, так лучше? Пусть решает начальник Дальстроя. — И повесил трубку.
— Напрасно так, — прогудел технорук.
— Но всему Есть предел, — вздохнул Балахонов.
— Ты, наверное, думаешь, что совершил подвиг, героизм проявил? А по-моему, глупейшую трусость. Подставить голову шальной пуле — не храбрость, это может каждый дурак.
В кабинете стало тихо.
— Ну, кто там Ещё? — выглянул в дверь Балахонов.
Кротов прошёл в кабинет и остановился у порога.
— Бригадир забойной бригады, заключённый Кротов, — как было принято, доложил он.