— Юра! Юра!.. Открой! — На крыльце стояла Матвеева в летнем плаще. В кузове, завернувшись в старенькое пальто, сидел на чемоданах человек и курил.
— Да проходите же, Нина Ивановна, — посторонился Юрий и кивнул на кузов. — А кто там? — И, не дожидаясь ответа, побежал к машине. Только теперь он разглядел хирурга Герасимова. — Николай Иванович, ну чего же вы? Спускайтесь и пойдёмте в дом.
— Ну, уж Если приглашаете… — прогремел Его сильный голос, и он легко спрыгнул на землю. — Наконец-то имею право пожать вам руку. Освободился — и сразу в путь. Нам-то, собственно, нечего отдыхать, а вот Прохорову надо. Он только вернулся из Магадана и снова туда.
— Прохоров?! — Юрий бросился к водителю. — Тоже хорош. Приехал и не подаёт голоса. А ну пошли.
Тот помялся.
— Да ведь, Юрий Евгеньевич, не совсем удобно. Как там ни крутись, а последний сорт — поселенец. У нас к парням жёны приехали да Ещё партийные. Ну им сразу— или расходись, или катись из партии. Вот как оно строго, — говорил он глухо, стряхивая пыль с фуражки. — Это уже коренные колымчане. Тяжеловато без льгот, ребята подросли немного, жена пошла работать. Живём. Завели огород, кур, поросёнка. Да уже и на телушку нацеливаюсь. Глядишь, так потихонечку Колыма и обрастёт.
— Без разговоров, — Колосов взял Его за руку и ввёл в дом.
Пока гости умывались, стол был накрыт.
Колосов поднял стопку.
— Ну, а теперь рассказывайте, какими судьбами, куда?
Прохоров пригладил волосы, вздохнул. Он всё Ещё чувствовал себя неловко. Герасимов усадил Матвееву рядом и взялся за графин.
— И верно, хочется выпить и посидеть свободно, без оглядки. Это уже частичка воли.
Матвеева погладила Его по руке.
— Вот, Юра, и расстаёмся с Колымой. Удалось выхлопотать разрешение на выезд Николаю. Помог институт. Опубликовали часть работ.
— А не жаль уезжать? Я так привык, что не представляю, как и уеду. Пятнадцать лет прожил. Москва чужая.
— Знаю. Скучно будет, но так надо.
— А как же Анатолий?
— Устроили на разведку. Он скоро освободится, да и Марина рядом.
— И верно, кто бы мог подумать? — улыбнулся Колосов.
— Сильная женщина, с характером. Отец Её, старый большевик, сумел вложить в неё всё лучшее, чем обладал сам. Горячая она очень. При аресте отца не сдержалась, вот и всё Её преступление.
— Я рада за Анатолия. — Матвеева взяла стопку, посмотрела на свет и протёрла полотенцем. — Валю сюда надо. Валю.
— Всё Ещё думаем, — уклонился от ответа Юрий и повернулся к Прохорову — Расскажите о себе. Всё Ещё на «Челбанье»?
— Да. Год пробыл за проволокой. Теперь на пять лет поселение. Женился. Прирос навсегда. Сын и дочь. Ребята растут хорошие.
— За вашу новую жизнь в Москве, Николай Иванович. За рождение учёного.
Колосов заехал в порт посмотреть дражные черпаки. Несколько тяжеловозов грузились понтонами и черпачными цепями. У машин толпились горняки и спорили о производительности драг в условиях вечной мерзлоты. В бухте/ жёлтой полосой трепетали блики заката, а от берегов уже кралась ночь. ПотЯнуло свежим ветерком. Юрий поднял воротник пиджака, закурил.
У причала шла посадка на пароход. Двое военных проверяли документы. В сторонке от толпы на потрёпанном чемодане сидел сухощавый человек в рабочей синей куртке. Он склонился к собаке и кормил Её кусочками сала. Собака на лету ловила сало и жадно глотала.
— Эх, Дружок, Дружок, — проговорил человек, отрезая новый кусочек. — Это, дорогой ты мой, всё наше с тобой богатство. Вот как попадём снова в лапы старухи-судьбы, тогда что? А?
Колосов сразу узнал голос Краснова.
— Михаил Степанович!
Овчарка зарычала. Краснов вскочил и, улыбаясь, пошёл навстречу.
— Юрка. Бог ты мой!
— Куда вы, Михаил Степанович?
— Пойдём посидим, расскажу. Вон Ещё сколько людей торопятся попасть на пароход.
Они уселись на Ящике. Собака легла между ними. К берегу бежали волны. Они хлёстко стучали о бетон и, тяжело вздыхая, бессильно откатывались назад. Пустая бутылка прыгала у причала. Её чёрное горлышко то показывалось над водой, то снова ныряло. Краснов засмеялся:
— Вот так же и я, Юрка. Выпит и выброшен за ненадобностью.
— У вас что-нибудь случилось? — Юрий раздавил окурок носком сапога. — Слышал, на Индигирке на прииске «Маршальском» начальником были. Гремел прииск. Тут даже слух пустили, что Краснова снова начальником управления назначат. И вдруг вы здесь.
— Бывает, — виновато усмехнулся Краснов, — закончил полтора годовых плана, да Ещё богатейшие пески в тепляке остались. Начальник управления знал о моих резервах. Держи, мол, на чёрный день. Да я и сам не торопился: золото верное, промой — и всё. А тут как-то ночью он звонит: «Выручай, Михаил Степанович, управление не дотянуло. На прииске «Победа» мотор на подъёмнике сгорел, а коллектив управления в тот день взял обязательство закончить годовой план. Тысячи людей и такая непредвиденность». Подумал-подумал, дело-то было двух-трёх часов. Пожалел управление и согласился. Послать бы мне пяток парней, и всё могло сложиться хорошо, да вот людей поднимать в ночь стало жалко. Взял из кассы. А в два часа неожиданная ревизия.