— Если уж вы считаете… — Начальник шахты задумался.
— Бригада Безухова! Становись!
— Уже, — Анатолий вышел и сразу же затерялся в толпе серых бушлатов/ с белыми нашивками на шапках и спинах. И нет уже инженера, а только заключённый Береговых строгорежимных лагерей.
В лагерь приехали прозябшие, обмётанные снегом до глаз, да и неудивительно: всё время, пока конвой собирал бригады, пока Ехали в кузове, шёл снег. Люди разошлись по баракам, машина ушла. Где-то позванивают вёдрами, значит, привезли воду. За зоной захлёбываясь рычат овчарки: идут учения. Анатолий протёр очки, надел. Сейчас бы к печке, стакан горячего чаю да под одеяло. Но печь навернЯка Едва горит. Чай, как всегда, холодный, а под одеяло — после поверки.
В конторе лагеря открылась дверь. Выглянул, позёвывая, староста.
— Эй ты, дядя! Не Белоглазовым ли будешь?
— Я Белоглазов, а что? — остановился Анатолий.
— С обеда ищем. Иди, освобождайся.
Сразу стало жарко. Бежать нет сил. Не верится. Срок кончился давно, столько тЯнули. Пошёл тихо, чтобы успокоиться. А верно, что самые тяжёлые дии в лагере — это последние дни срока. Сколько беспокойных ночей, дум. Хорошо, что Есть Марина.
В конторе уже ждёт начальник режима.
— Что, прижился? Не тянет на волю? Говорил, не Езжай на участок.
Инспектор заполнял какие-то формы, карточки.
Не терпелось узнать, что он пишет, да не увидишь, рука привычно прикрывает строчки от посторонних глаз.
— Подпись вот тут, тут, тут!
Никогда не замечал, как трудно бывает расписываться.
— Можно снять? — Белоглазов потянул нашивку на шапке.
— Подожди, успеешь. Вот передам тебя спецкоменданту, тогда. — Начальник режима встал, надел шубу, шапку. — Идём.
Спецкомендатура находилась в конце посёлка. Скорей бы снять эти белые тряпки. Комендант был на месте.
Пожилой бородач бережно складывал только что полученный от него пропуск.
— Значит, каждую неделю на отметку?
— Да, и лично, — комендант поднял голову. — Ещё один? Ну, давай.
Начальник режима передал пакет, попросил расписаться на конверте и шепнул Белоглазову:
— Повезло тебе, инженер. Вместе с освобождением и наряд. Капал на тебя тут кто-то. На Индигирку, на рудник приказали закатать. А там смерть.
Когда дверь за ним закрылась, Анатолий робко присел на скамейку. Комендант что-то писал.
— Семейное положение? — вопрос был неожиданным.
Белоглазов оторопел. Что сказать? Ведь впереди вечная ссылка.
— Ваше семейное положение? — нетерпеливо повторил комендант.
— Женат, — послышался решительный голос. — Детей нет.
Марина? Уже узнала… Она подошла к Анатолию и провела ладонью по заросшей щеке.
— Дождалась наконец. Вот мой муж.
Комендант пожал плечами.
— Вот тут распишитесь, — поставил он карандашом птичку. — А это права и обязанности ссыльного. Ознакомьтесь и распишитесь.
Марина уже передавала коменданту запрос на Анатолия с прииска «Адыгалах».
— Направить Его вам так или иначе придётся. Откажете, сейчас сяду на машину — и в Магадан. Всё равно добьюсь. Будет приезжать отмечаться. Это разрешается.
— Но почему же не здесь? Как же я наблюдать буду? — уже сдаваясь, ворчал комендант.
Читая права и обязанности ссыльного, Анатолий наткнулся на строки: «Двадцать пять лет без суда/ за самовольную отлучку свыше двадцати пЯти километров от места приписки».
— А как же работать? Такая профессия…
Комендант понял.
— Ну что ж, дадим пропуск. Буду иногда заезжать. Дисциплина нужна, да ведь и мы люди. Езжайте, работайте. Если что, звоните и уладим, — Он стал заполнять удостоверение ссыльного поселенца.
Валя приехала на полуторке с узлами и чемоданами. Юрий поцеловал Её в щёку, открыл борт.
От здания управления доносились крики, шум, грохот. Там грузили на машины столы, диваны, шкафы, кипы бумаг. Стояло несколько автобусов — это сотрудники разъезжались по предприятиям. Чай-Урьинское управление закончило свою самостоятельную жизнь. Прииски поделили между Западом и Индигиркой.
Валя покосилась на двухэтажное здание управления и громко расхохоталась:
— Родной ты мой! Не огорчайся. Всё равно когда-то надо было переезжать. А без работы не останусь.
Пока внесли вещи, расставили, солнце снова утонуло за горизонтом. Юрий усадил Валю на диван и взялся переставлять буфет.
— Ну вот и свой дом. Я рада. — Она оглЯдела комнату. — Значит, и посёлок, и совхоз, и всё хозяйство передают тебе? Ну и хлопот будет.