Глядя на мельника, в тиши
Король смеялся от души.
И точно, мельник был смешон:
Мал ростом, с носом, как пион,
И с толстым брюхом, он имел
Седые волосы, как мел.
За то служивший мальчик с ним
Прекрасен был, как херувим.
Был чуден блеск его очей
И золотистый шелк кудрей.
То, мнилось, сам был Михаил,
Когда дракона он сразил,
Как на стене собора он
Художником изображен:
Так кротко мальчик тот глядел,
И взор его был также смел!
Слугу увидя, властелин
Тотчас смекнул, что он не сын
Простых людей, и, обратясь,
Сказал он мельнику, смеясь:
«Скажи, приятель, не робей!
Ведь в пыльной мельнице твоей
Большая барыня жила
И тайно сына родила?
Не так ли? Очень бы желал
Я видеть тот оригинал,
С лица которого вон та
Так верно копия снята?»
«О, сир! — хозяин отвечал, —
Как знать, где тот оригинал?
Мою ж хозяйку я сейчас
Тебе представлю, не стыдясь.
А что до мальчика, то он
Не от жены моей рожден
И мне не сын: его вдали
От матери мы здесь нашли
Тому четырнадцать уж леть —
Вот как стареет быстро свет!»
Король, то слыша, вспомнил день
Давно минувший; думы тень
Мелькнула на его челе.
Но тут служивший при столе
Хозяин скрылся, и пред ним
Стоял лишь отрок недвижим.
Взглянув на отрока того
И взором встретя взор его,
Король откинулся назад,
И в ужасе, потупя взгляд,
Поднес к губам с вином бокал,
Не зная что он осушал:
Вино иль зелье белены,
Дающей страшные нам сны.
Когда ж от чаши золотой
Отвел он молча взор немой,
Уж мельник вновь стоял пред ним,
И за хозяином своим
Шла робко с ношею в руках
Его хозяйка в двух шагах.
Узрев старушку пред собой,
Больную, с черною косой,
И с смуглостью ее сличив
Кудрей слуги златой отлив
И глаз его спокойный вид,
И гордость уст, и жар ланит, —
Король сознал еще живей
Великий грех души своей.
«Жена! смелей, без всякой лжи, —
Так начал мельник, — доложи
Его величеству о том,
Как было дело, чтоб потом
Нас, маленьких людей, никто
Напрасно не винил за то».
«Рассказ мой краток, — та в ответ. —
Четырнадцать сегодня лет
Минуло с дня того, как раз,
С базара поздно возвратясь,
Я берегом реки верхом
На муле ехала в наш дом —
Стоял один он почитай
Во всей стране, затем что край
Тогда был меньше населен
Чем нынче. Еду я, а сон
Так вот и клонит вниз меня.
И задремала я, склоня
К корзинкам голову, как вмиг
В реке раздался слабый крик.
И я, поднявшись из седла,
Заметить явственно могла,
Что это плачет мальчик наш,
Что пред тобой стоит как паж —
Ребенок слабенький, нагой,
Сейчас родившийся, в простой
Вложен был короб, и в реке
Увяз в высокой осоке.
Жалея малое дитя,
С седла я слезла, и бредя
В воде по пояс чрез поток,
Взяла промокший коробок.
Голодный, слабый, чуть живой
Едва пищал найденыш мой.
Тогда на мельницу с собой
Взяла я клад мой дорогой,
Его вскормила, сберегла
И словно мать ему была.
А как он был, Бог знает, чей,
Господь же не дал нам детей,
То и считала я его
Вполне за сына своего.
Сижу, бывало, у огня,
А он играет близь меня,
И любо мне! И вот каков
Он стал в четырнадцать годов!
Но, ах! мне думалось тогда,
Что день настанет навсегда
Расстаться с ним, затем что он
Не от простых людей рожден
И слишком уж высок для нас.
Вот, государь, простой рассказ
Об этом мальчике! А звать
Его Михайлом. Надо знать,
Что в день Михайлов найден он:
Вот почему так наречен.
Теперь взгляните, государь!
Мной сохранен и самый ларь,
Где был он найден».
Тут она
Сняла покров из полотна.
Но прежде чем покров был снять,
Король уж ведал, что за клад
Увидит он. Не отвечав
И вид рассеянный приняв,
Он мрачно оперся о стол
И по челу рукой провел.
Когда ж король не в духе встал, —
Взглянув на ящик, он узнал
Давно знакомый очерк льва,
Такой же красный, как сперва.
И он подумал: «Кто со мной
В то время был в избе лесной,
И видел эту колыбель?»
И тут же вспомнил, что Самьель
Один из всех его вельмож
Мог видеть красный тот чертеж,
Затем что он в лесу густом
Вез страшный короб под плащом
И лишь тогда открыл его,
Как не осталось никого
Из царской свиты подле них.
Исполнен мрачных дум таких
И вызвав снова в сердце боль,
Покинул мельницу король,
Гоним вновь встреченным лицом
Врага, забытого царем.
Так возвратился наконец
Властитель в древний свой дворец,
Стараясь скрыт терзанье мук
От любопытных взглядов слуг.
Но от очей их не ушло
Его смущенное чело,
И даже многим из числа
В лесу с ним бывших мысль пришла
О том событьи, хоть никто
Вслух говорить не смел про то,
Страшась, чтоб даже тайных грез
Кто не проник и не донес.