"Тогда [в молодости] он писал с исключительной легкостью. Не раз и не два брал он домой незаконченный акт, который издателю [самому Кендалу] очень понравился, и приносил назавтра совсем другое. Воображение его в изобилии порождало мысли и образы, хотя он совсем не думал [...] что прежний вариант плох".
Вот вам истинный фонтан энергии и немалая сила, которые не могут ничего, ибо не связаны с мощной идеей. Позже та легкость, которая помогала беспечно писать и беспечно выбрасывать, превращается в беспокойное недовольство, он раздраженно говорит: "Я часто подозреваю, что у меня нет призвания. Не стоит мне ждать удачи - прочитай акт у Шекспира [...] да что угодно, только бы автор глубоко, естественно, ясно все прочувствовал, а потом возьми эти записи и сразу увидишь, как они натужны, вымучены, пресны". И, наконец, после второй попытки самоубийства: "Среди прочего, я должен был стать хорошим поэтом. Но нет. жизнь слишком тосклива". Он так и не кончил ни одной поэмы, кроме ранней, "Трагедия невесты", не опубликовал задуманного сборника стихов и прозы. Творчество его - река, убегающая в песок. А ведь только идеи у него не было. Во всем остальном: в устремлении, в цельности - он обладал свойствами крупного поэта.
Примечательно, что он всегда хотел критики и всегда был готов изменить то, что кому-то не понравилось. Правда, чаще всего он так и не менял, но равносторонний поэт помыслить бы не мог о том, чтобы подладиться к чужому мнению. Те, кого держит идея, не уступают
критике. От имени отца они говорят как власть имеющие- Сравните нерешительность Беддоза с независимостью Блейка, творившего в упорном одиночестве, рьяно отвергая самые благожелательные советы. - и вы увидите, какая пропасть разделяет эти типы писателей.
Пример показателен. Жили они приблизительно в одно время (что значат какие-то двадцать лет!), не имели ничего общею с духом своей эпохи, были исключительно талантливы. Труднее найти такую пару, где у одного сын очень важен, у другого - вообще отсутствует. То, что мы читаем, принадлежит сыну, и если его нет, получится не писатель со слабостью, а просто слабый писатель. Выбрать легко, их немало, но никто их не помнит, и пример будет трудно узнать. Однако в жизни мы их часто видим и доверчиво думаем, что они (как обезьяна) сказали бы много, если бы захотели или если бы им никто не мешал. Это не так, они бы даже не начали, ведь в том-то и дело, что они не владеют речью. О них говорят "немой, бесславный Мильтон", и зря. у Мильтона как раз сын исключительно могуч. Словом "немой" мы хотим сказать, что эти несчастные, на свой лад, лелеют какую-то идею, но не могут ее выразить, ибо лишены созидатель ной энергии. Слово "бесславный" подходит к ним больше, чем кажется, - конечно, они не обретут "славы от человеков". но мало того: они не могут прославить идею, ибо отец прославляется только в сыне.
Если мы примем их за точку отсчета, мы заметим, что отличительный признак того, у кого плохо с сыном, - неудача. Они - несчастнейшие из людей, нетворческие творцы. Обычный человек, который их знает и побаивается, нашел для них определение - "художественная натура".
Как Беддоз, они считают себя неудачниками, но иначе, по другой причине. Он понимал, что сам виноват; у них виноваты другие, мир не признает их бесспорного таланта. Они-то знают: им есть, что выразить, и хотят по выразить - но не могут. Так они и томятся в темнице своей души.
Это опасно. Если энергия не найдет выхода в творчестве, она, того и гляди, взорвет темницу. Нетворческий творец - разрушитель, активный отрицатель. Когда сын - не Христос, он становится Антихристом, который готов вести мир назад, к хаосу.
Иногда удается загнать энергию обратно, в творчество. Сделать это могут (или должны) психиатры, которые и отворят темницу, восстанавливая психоанализом самый лад творения. Пока что мы видим, как тянется к хаосу и разрушению то сюрреалистическое искусство, которое берет вдохновение из сумасшедшего дома. Там держат насильно; и безумный, стиснутый мозг мечется, словно зверь, в клетке железной логики. Обычные люди резонно сетуют, что искусство это непонятно. Иначе и быть не может, сын - в неволе и может только перешептываться со своим заточенным духом. Но само творчество показывает, что он пытается бежать, и дай только Бог. чтобы он не сбежал к разрушителям. Совсем иначе, лучше и (слава Богу) обычней выглядят те случаи, когда сын просто слабоват. Их очень много, они есть у всех. Всякая погрешность выражения говорит об этой слабости, от штампов и ошибок до нелепого сюжета. Перечислить их невозможно, возьмем самые типичные. Особенно неприятен да и особенно важен тот случай, когда автор и материал не ладят друг с другом. Заметней всего это в театре, где материал уж очень материален и чрезвычайно упрям.