"ВозьмемIn Memoriam[...] Приведу мои любимые строки, которые выражают то. что едва ли выразила поэма:
Чтоб мы из праха вознесли / Тот голос, что пребудет с нами / Над побежденными годами / В трудах и радостях земли.
Поэма должна была стать этим голосом, победившим годы, и стала бы, если бы поэт твердо сказал: "Я не помню его лица. Я знаю, что он жив у Бога". Но ее раздумчивая длина как-то внушает читателю, что рану исцелило только время: что перед нами - тот, кто любил и все утратил, но про кого никак не скажешь "и снова научился жить". Это не так, и Теннисон не хочет этого сказать, просто ему не хватило воинственности, четкости, ясности, вот он и не смог вытянуть очень длинную поэму, не запутавшись, как котенок в клубке"[17].
Казалось бы, тут слаб отец - но Честертон ощутил, что дело в сыне, и я думаю, что он прав. Время и место не позволяют увлечься такой охотой. Поговорим о третьем виде перекосов, о слабости духа.
Все, что связано с духом, очень трудно увидеть, а жаль, ведь такой перекос - хуже и безнадежней всего. Дух - посредник, в нем и через пего творят отец и сын, и если он слаб, это невосполнимо. Можно приблизительно сказать, что слабость отца - это недостаток мысли, слабость сына - это недостаток действия, если же слаб дух - недостает мудрости, не головной, а сердечной. Те, у кого плохо с духом, не глупы и не бездарны, но кое-чего они не знают и узнать не могут. Это типичная беда нелитературных литераторов и неартистичных артистов. Я говорю не о тех, кому не хватает образования или техники, и не противопоставляю их ученым и искусным. Нет, это - те, кто употребляет слова без вдохновенья. Их можно сравнить с людьми, которые не ладят с машинами: или ничего не выходит, или те ломаются.
Такой человек, ко всему прочему, не видит себя со стороны. Считается, что это и лучше, а то "погасишь огонь", но так бывает только с совсем захудалыми писателями. Творческая критика - постоянный ответ духа на свое творение. Чисто разрушительный ее подвид, как все разрушительное, - бесовский двойник божественного прообраза.
Именно этот порок висит, словно жернов, на шее у заунывных политиков и нудных честных священников. С уст их падают слова, лишенные животворящего духа. Они себя не слышат, тем более - ушами слушающих. В театре их творчества отец отделен, к нему не пробьешься, сын механически выполняет бессмысленные действия, а кресла пусты, да еще покрыты чехлами.
"Что вы читаете, милорд? - Слова, слова, слова".
Очень неприятно в таких людях то, что они вполне довольны. Они ходят, говорят и не ведают, что мертвы.
Как же иначе? Только живой различает жизнь и смерть.
И вот мы слышим сухие проповеди, безжизненные речи, перегруженные скелетами метафор и увядшими цветами риторики. Мы видим, как рвутся в бой какие-то мумии чувств, верхом, словно мертвый Сид, в саване под доспехом. Мы встречаем (это хоть смешно) сочетания разных образов, которые, к удивлению автора, режут непочтительный слух: "Ястребом кинулся он через Атлантику, без седла и без узды"[18]. Неудачные слова: "Вода срывалась, обнажая зад (каких-то) скал..."[19] Бессознательные кощунства: "Пусть завершит Господь тот тяжкий труд, который начал Бриггз, пока был тут"[20]. Пышность и нудность, провалы и те злосчастные "строки", которые вызывают неуместный смех.
Все это, конечно, связано с самой сутью духа - с властью отличать добро от зла[21]. Когда этой власти нет, нет и вдохновения. Нарушена связь с отцом, который и есть добро, а услышать себя нельзя никак, если не различаешь плюса и минуса, творения и хаоса.
19
Какой-то мелкий поэт XVIII века, кажется - о том, как плывет ковчег. Точно не помню, но сама фраза засела в памяти.
20
Джейн Кейв (издано в 1783 г.) Сохранил это сокровище Дж. Сквайр (Жизнь и словесность, статья "Джейн Кейв").
21
Конечно, в этом контексте речь идет о "художественном" добре и зле. Те, у кого плохо с духом, очень часто строги к чужой нравственности.