Такова была Калькутта: мы всё здесь строили в классическом стиле. И всё было монументальнее, чем необходимо. Наши административные здания, особняки, наши памятники словно кричали: «Посмотри, что мы создали! Воистину, мы — преемники Рима!»
Это была архитектура господства, и мне она казалась несколько абсурдной. Палладианские здания с их фронтонами и колоннами, статуи давно почивших англичан, облаченных в тоги, и надписи на латыни на всем без исключения, от дворцов до общественных туалетов, — попади сюда чужестранец, он мог бы решить, что Калькутту колонизировали не англичане, а итальянцы, и в этом не было бы его вины.
На площади кипела жизнь. Трамваи и автомобили извергали бесконечный поток чиновников, как белых, так и местных. Облаченные, несмотря на невыносимую жару, в костюмы и галстуки, они смешивались с толпой снующих людей, которые скрывались в широкой галерее здания и выходили обратно.
Я подошел к столу администратора и спросил мисс Грант. Клерк сверился с алфавитным списком, а потом позвонил в медный звонок, стоявший на мраморной поверхности. Появился лакей в тюрбане, и клерк обратился к нему грубым тоном, который мелкие чиновники обычно используют в разговорах с подчиненными. Лакей подобострастно улыбнулся и пригласил меня следовать за ним. Мы пересекли вестибюль и остановились у лифта с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Лакей отворил решетчатую дверь и предложил мне войти. Внутри не было никаких кнопок. Вместо этого мой сопровождающий достал из кармана ключ, вставил его в медную замочную скважину и повернул. Кабина вздрогнула, а затем стала плавно подниматься. Лакей улыбнулся: «Особый лифт, сахиб».
На четвертом этаже лифт остановился, подрагивая, и я последовал за лакеем по длинному коридору. Стены здесь покрывали дубовые панели, а синий ковер на полу был таким толстым и пушистым, что в нем могла бы задохнуться небольшая собачка. Лакей остановился возле одной из множества одинаковых и не пронумерованных дверей и снова улыбнулся. За дверью пощелкивала пишущая машинка. Я поблагодарил лакея; он сложил ладони в индийском жесте «пранам» и удалился обратно по коридору.
Я постучал и вошел. За столом, который был слишком мал для разместившихся на нем непомерно огромной пишущей машинки, телефона и стопок документов, сидела молодая женщина. Она печатала и, казалось, была ужасно занята.
— Мисс Грант?
Она подняла глаза от работы. Лицо ее было взволнованным, глаза покраснели.
— Я капитан Уиндем.
— Капитан, — сказала она, убирая от лица прядь каштановых волос. — Прошу вас, проходите.
Поднимаясь со стула, она задела стопку бумаг. Стопка упала, и бумаги разлетелись по полу.
— Простите, — пробормотала она, быстро нагибаясь, чтобы их собрать.
Я старался не смотреть на ее щиколотки, что было непросто, ноги у нее были красивые, а я к подобным вещам неравнодушен. Все-таки она поймала мой взгляд, и, чтобы скрыть смущение, я присел, поднял несколько листов, отлетевших чуть дальше, и подал ей. Ее пальцы слегка коснулись моих, и я уловил аромат ее духов — не цветочный, а какой-то более приземленный. Она благодарно улыбнулась. Приятная улыбка. Уж точно приятнее всего, что мне довелось увидеть с момента высадки в Калькутте. Несколько верхних пуговиц на блузке были не застегнуты, и в разрезе виднелась гладкая смуглая кожа. Слишком смуглая для англичанки, недостаточно — для индианки.
Я предположил, что мисс Грант была смешанного происхождения, — что называется, англо-индианка. Где-то в ее родословной присутствовала индийская кровь. Этого было достаточно, чтобы такие, как она, оказались словно в изоляции — не индийцами, но и не британцами.
— Прошу вас, присаживайтесь, — сказала она, указывая мне на стул. — Хотите чего-нибудь выпить? Может, чаю?
Я попросил воды.
— Вы уверены, капитан? Вы знаете, что говорят о здешней воде? Может быть, лучше джин с тоником? Все же безопаснее.
Идея выпить джина с тоником в ее компании показалась мне привлекательной, даже несмотря на то, что мы сидели в этом кабинете и собирались обсуждать убийство ее начальника. Но я был при исполнении.
— Просто воды, спасибо.