Мои родители были уроженцы Англии и в начале пятидесятых годов эмигрировали в Соединенные Штаты. Они поселились в Рочестере в штате Нью-Йорк, и там отец завел большой склад материй. Нас было только два сына у родителей, я, Джемс, и мой брат, Эдуард. Я был на десять лет старше брата и после смерти отца заменил его, как и подобает старшему брату. Эдуард был прелестнейший, веселый, живой мальчик. Но с самых малых лет в нем был один недостаток, который с годами становился все заметнее и ничем нельзя было его искоренить. Мать видела этот недостаток так же хорошо, как и я, но продолжала по-прежнему баловать и портить Эдуарда, потому что этот мальчик был так очарователен, что ему ни в чем нельзя было отказать. Я старался, сколько мог, сдерживать его, и он стал ненавидеть меня за это.
Наконец; он взял такую волю, что мы уже ничем не могли удержать его. Он уехал в Нью-Йорк и стал падать все ниже и ниже. Сначала он был только кутила, а затем сделался преступником. И не прошло двух лет, как он сделался самым известным из шайки нью-йоркских отпетых негодяев. Он подружился с Спарроу Мак-Кой, руководителем шайки и самым худшим из негодяев. Они сделались шуллерами и посещали лучшие отели Нью-Йорка. Мой брат был превосходным актером (он мог бы сделаться знаменитостью на сцене, если бы захотел) и разыгрывал роль молодого, знатного англичанина или какого-нибудь простака с Запада, или неопытного юношу-студента, смотря по тому, что было удобнее для целей Спарроу Мак-Коя. И, наконец, однажды Эдуард нарядился молодой девушкой и оказался такой лакомой приманкой для мужчин, что с тех пор такое переодеванье сделалось его любимым фокусом.
И они могли бы безнаказанно продолжать свои мошенничества (так ловко вели они свою игру), если бы довольствовались только шуллерством и не покидали Нью-Йорка; но им вздумалось попытать счастья и в Рочестере, и они подделали там чек. Хотя чек был подделан моим братом, но всем было известно, что он сделал это под влиянием Спарроу Мак-Коя. Я купил этот чек, что стоило мне больших денег. Затем я отправился к моему брату, положил чек перед ним на стол и поклялся ему, что если он не покинет страну тотчас же, я представлю этот чек в суд. Сначала он только засмеялся.
«Ты не можешь представить чек в суд, не разбивши сердца нашей матери», — сказал он, а он знал, что я не в силах нанести матери такой удар. Но я, однако, дал ему понять, что сердце нашей матери уже разбито, и что я твердо решил скорее видеть своего брата в Рочестерской тюрьме, нежели шуллером в Нью-Йорке. Тогда, наконец, он уступил, дал мне торжественное обещание, что не увидит более Спарроу Мак-Кой, что уедет в Европу и что займется каким-нибудь честным трудом или торговлей, если я пристрою его к какому-нибудь делу. Я немедленно отправился с ним к старинному другу нашей семьи, Джо Уилльсону, который занимался экспортом американских часов за границу и уговорил его сделать Эдуарда своим агентом в Лондоне, за небольшое вознаграждение и пятнадцать процентов комиссионных с продажи. Наружность и обращение Эдуарда были таковы, что он тотчас же пленил старого Уилльсона и через неделю уже был отправлен агентом в Лондон с образцами различных часов.
Мне показалось, что эта история с подложным чеком, действительно, напугала брата, и могла заставить его исправиться и приняться за честный труд. У него был разговор с матерью перед отъездом, и слова матери растрогали его, потому что она всегда была для него нежнейшей матерью в мире, хотя он приносил ей только одно горе. Но меня тревожила мысль о том влиянии, которое имел на него Спарроу Мак-Кой, и я отлично понимал, что он может исправиться лишь в том случае, если не будет иметь никаких сношений с Мак-Коем. У меня был друг в Нью-Йорке, полицейский сыщик, с помощью которого я следил за Мак-Коем. И когда, через две недели после отъезда брата я узнал, что Мак-Кой купил место на пароходе «Этрурия», я ни минуты не сомневался, что он едет в Англию, следом за Эдуардом, чтобы сманить его обратно в Америку, и снова приняться с ним за прежние дела. Я тотчас же решился также ехать в Англию, и свое влияние противопоставить влиянию Мак-Коя. Я знал, как думала и моя мать, что я обязан ехать и попытаться спасти брата. Мы провели последний вечер вместе, молясь за успех моего путешествие, и на дорогу мать дала мне свое Евангелие, подаренное ей отцом в день их свадьбы, чтобы я хранил его всегда у себя на груди.