Обменяв рубли на иены, Сергеев купил самый дешевый билет на пароход «Осака-Мару». Только на память оставил один серебряный целковый.
Нагасаки — морские ворота Японии. Федор дивился быту японцев, восхищался природой страны. Поделился своими впечатлениями с Екатериной Феликсовной:
…Нагасакские ночи — это дивная сказка. Их описать нельзя. По обрыву гор лепятся тропические растения. Внизу рейд. Кругом горы. И все это залито матово-серебряным лунным светом. Домов нет.
Они скрыты, в тени садов. О них только догадываешься. И вместе с тем на каждом шагу наталкиваешься на упорный труд поколений людей. Город завоеван у природы. Как мало гармонируют с этим видом забитые и вялые, тщедушные жители японского города и спесивая солдатчина!
Слова солдата оправдались — работы в Японии не оказалось. Везде бедность, голод, тяжкий труд за горсть риса.
Купив палубный билет до Шанхая, Федор остался с пятью иенами в кармане. С этими деньгами и на одном хлебе долго не проживешь.
Пройдя около пятисот миль морем, пароход вошел в устье Хуанпу и вскоре бросил якорь на виду огромного Шанхая. Порт поразил суетой и шумом, контрастами крикливой роскоши и крайней нищеты. В сущности, два города. Один — трущобы, жалкие лавчонки, тысячи сампанов и джонок на реке. Другой — многоэтажные дома, мощеные улицы с великолепными магазинами.
Обменяв последние иены на четыре доллара, Федор снял на одну неделю комнатушку у канала Сучжоу и стал искать работу.
Европейская часть Шанхая. Федор на сверкающей огнями Наньцзинлу. Заходил в магазины, мелкие мастерские, ресторации и предлагал свои услуги. Пусть работа даже только за еду и ночлег… На парня в косоворотке, фуражке и сапогах удивленно смотрели. Нет работы, нет!
Раскрыв под уличным фонарем словарик, Федор углубился в него. Спросить бы у полисмена, где район Пудуна с его верфями и доками? Авось там…
— Артем… Ты ли это, Артем?! — вдруг услыхал он.
Приглядевшись к тощему оборванцу в матросской робе, Сергеев изумился:
— Наседкин? Конечно же, Володька! Тебя-то как сюда занесло?
Обнялись по-братски. Земляк на чужбине, да еще соратник, — радость двойная. Наседкин… Паренек из депо Харьков-Главный. Ну и ошарашил же он в 1905 году солдат Охотского полка своим пакетом с прокламациями!
Накормив Володю, Сергеев повел его к себе. Земляк поведал о своих странствиях.
После Харькова вел революционную пропаганду в Проскурове, в своем Днепровском полку. От военного суда бежал в Одессу. Там его накрыли жандармы. В 1907 году Наседкина приговорили к ссылке в Сибирь. Из таежного села он скрылся через двадцать минут после прибытия. По Лене и Витиму добрался до золотых приисков Бодайбо. Потом работал в низовьях Амура на рыбных промыслах и выехал тайком оттуда на японском судне в Нагасаки. «Зайцем» сел на русский пароход «Рязань», но капитан обнаружил его под брезентом шлюпки и сдал в Шанхае царскому консулу. Беглеца должны были отправить на родину с ближайшим кораблем, а пока поместили в Дом моряка. Володя и оттуда бежал. Что теперь делать, куда податься?
— Выкрутимся, — успокоил Федор парня. — А сейчас давай спать.
И верно, утром набрели на русскую булочную Ерохина, где работали пекарями два соотечественника — черноволосый Щербаков и голубоглазый Женька. Однако новым землякам Ерохин отказал:
— Нет для вас, ребята, в пекарне занятия. Разве что развозить по городу хлеб клиентам. Так ведь работа черная — для китайского кули! Соответственно и плата…
— Мы согласны, — заявил Федор. — Чем европеец лучше китайца?
Ерохин пожал плечами и велел пекарям накормить новичков.
Вставали «белые кули» ни свет ни заря и к четырем часам утра уже прибегали в пекарню. Пересчитав и погрузив на тележку хлеб, Федор впрягался, а Наседкин толкал ее сзади. Сперва везли в харчевни, кафе и пансионы, потом по особнякам и квартирам. Заработок ерундовый, но не голодали. Ерохин позволил им спать в чулане при пекарне.
Китайцы останавливались и глазели на двух белых, тащивших тяжелый груз. Такого в Шанхае еще не видывали! Но Федор был выше предрассудков.
А белых богачей зрелище новоявленных кули шокировало. Однажды англичанин остановил русских:
— Если царский консул не в состоянии вас накормить и одеть — это сделает представитель Великобритании. Не позорьте честь белого человека! Он призван быть здесь господином, а не рабом.
Федор презрительно глядел на непрошеного заступника:
— Убирайтесь-ка, мистер, — не имею чести вас знать — к дьяволу! Это вы и вам подобные позорите честь белого человека.
Среди китайских носильщиков, грузчиков и рикш Федор скоро перестал вызывать удивление. Завидев его, они весело кивали, подталкивали тележку на подъеме. Тут же на улице, у походных жаровен и рогожных ресторанчиков, Сергеев подкреплялся нехитрой едой кули. С аппетитом уплетал горячие лепешки из чумизы на бобовом масле, ел моллюсков с отварным рисом, пил зеленый чай.
— Шанго! — одобрительно говорили китайцы. — Хорошо!
Шанхайские газеты набросились на Федора и Володю: выселить из города русских, опустившихся до уровня нищих китайцев!
Сергеев лишь посмеивался. Газетчикам охота почесать языки? На здоровье. А он с Наседкиным продолжал демонстрировать всему городу дружбу белого рабочего с простыми китайцами.
Иногда Федор отправлялся в порт. Предлагал капитанам русских пароходов хлеб.
— Свежий, по-русски присоленный? Тащите! — говорили те.
Подав сигнал Наседкину, Федор спускался в матросский кубрик и, пока Володя доставал корзину, задушевно беседовал с земляками. Занятие привычное — открывать людям глаза.
Но корабли с родины заходили в Шанхай нечасто, и Федор стал сколачивать коммуну из земляков.
Нашли дружков Наседкина — Саню и Сашку. С ними Володя в Нагасаки сел «зайцем» на пароход «Рязань», но в Шанхае товарищи потерялись. Теперь они сняли просторное жилье. При комнате была кухня с плитой и котлом. Безработный Саня-кочегар покупал продукты и готовил. Работая в колбасной, Сашка приносил кости, мясные обрезки. А когда к ним переселились пекари Щербаков и Евгений, то коммуна стала процветать.
Коммунары жили дружно. Все заработанное складывали в общую копилку — на отъезд. Не оставаться же в Шанхае навсегда? Китайский язык и грамоту скоро не осилишь. Тысячи иероглифов, разные наречия… А как жить, работать с народом без языка? Ведь не единым хлебом жив человек.
Надрываясь на черной работе, Сергеев никогда не забывал о своем достоинстве — достоинстве пролетария.
Хозяйка одного роскошного особняка в европейской части города как-то накричала на Федора за то, что хлеб доставили не в семь утра, а в половине восьмого. Сергеев промолчал, а назавтра привез англичанке булочки, пышки и крендели на рассвете, когда еще и прислуга спала. Оставив бумажный пакет на барьере крыльца, он повесил на двери записку на английском языке:
Миссис Гризли! Не напрасно ли затрудняете меня приезжать в такую рань? Но если и впрямь завтракаете чуть свет, а не в 9 утра, я могу доставлять свежий хлеб и в это время.
Развозчик пекарни «Ерохин и с-я» — Сергеев.
Жену банковского дельца удивила дерзость простолюдина. Но Ерохину она не пожаловалась. Надо быть справедливой. В общем-то развозчик прав!
А когда Федор не взял подачку — шиллинг, это так поразило англичанку, что она сказала Ерохину:
— Невозможно смотреть на белого в упряжке. Неужели не найдется иного применения для грамотного человека?
Ерохин и сам собирался это сделать. Дело расширялось. И он поставил «белого кули» за прилавок булочной-кондитерской, утроив ему заработок. Федор не отказался — деньги нужны всей коммуне.
Появляясь днем в кондитерской, миссис Гризли кивала продавцу с атлетической фигурой: