С криком «Папа! Папа пришел…» девочка выскочила отцу навстречу, потешно, как-то по-утиному переваливаясь с ноги на ногу по ступенькам крыльца
— Какие новости, Люда? — серьезным тоном спросил Лузнин. Девочка, казалось, только и ждала этого вопроса. Сегодня она знала нечто чрезвычайно интересное, и ее просто распирало от нетерпения.
— Папа! А у нас дядька какой-то был.
— Это что за дядька?
— А такой… с иголками. — Люда указательными пальчиками, приставленными к вискам, показала, что значит «с иголками».
— М-м… Действительно интересно. Оля, слышишь? Кто у нас был?
Из кухни выглянула жена, высокая, статная, всегда чуть возбужденная молодая женщина с быстрыми, суетливыми движениями человека, обремененного множеством домашних хлопот. Ее лицо было усеяно мелкими золотистыми веснушками.
— Явился наконец? — укоризненно спросила она, но, тут же забыв упрек, поцеловала мужа в щеку. — Ты спросил что-то?
— Этот звонок говорит, что кто-то меня спрашивал…
Девочка захлопала в ладоши, запрыгала на месте.
— Не у мамы! Не у мамы! У меня спрашивал. У меня…
Ольга ничего не могла понять.
— Кто у тебя спрашивал? Когда? Ты что-то путаешь, егоза.
— И не путаю. Не путаю. Я на улице в мячик играла, а дядька с иголками подошел и спрашивает: «Пришел твой папа?» Я говорю: не пришел. А он бегом ушел. И оглядывался долго.
— Ага… Значит, ушел бегом? А почему ж он все-таки с иголками?
— Не слушай ты ее, — вмешалась жена. — Умывайся, Паша. Пора завтракать.
— Постой. У нас с Людой деловой разговор… Ну, Людочка, выкладывай. Что за иголки у того дяди? Или ты все придумала?
Девочка досадливо сморщила вздернутый нос.
— Ну, па-апа… Вот так он смотрит, — Люда сделала страшные глаза и опять в ход пошли пальцы,
В комнату возвратилась жена и поставила на стол завтрак.
…Ноздреватые, пропитанные маслом блины, распространяющие искусительный аромат, совсем разморили Павла Ивановича. А тут еще Ольга подложила два поджаренных цыплячьих крылышка, истекавших жиром. Да еще, ко всему прочему, поставила на стол кринку молока.
Завтрак получился на славу. Павел Иванович расправился с ним с решимостью проголодавшегося человека и, еще не совсем поверив, что он насытился, все же твердо сказал себе: «Хватит. Так и лопнуть можно».
Он уселся поудобней, далеко вытянув ноги, взял в руки газету и… вдруг заметил в дверях высокого человека с острыми горящими глазами.
Павел Иванович догадался: Людочкин знакомый. Он почему-то держал в руках кадило, небрежно опирался плечом о косяк двери и ласковым женским голосом спрашивал:
— Ну что, Паша, наелся? Может, подложить курятинки? — и протягивал ему крылышко цыпленка, наполовину покрытое перьями.
— Вам что… кого вам нужно? — удивленно спросил Павел Иванович. Он хотел подняться, но, странное дело, ноги его не послушались.
— Ты ложись, я тебя бревном одену, — говорил между тем странный человек с острыми глазами.
«Глупости-то какие говорит! — равнодушно подумал Павел Иванович. — Сумасшедший, что ли? Надо Соловейкина позвать».
— А нахал этот Проханов, — доверительно склонившись к нему, начал шептать ему на ухо незнакомец. — Обвел вокруг пальца исполком… И куры на базаре сегодня дешевые, — и человек стал совать ему в рот крылышко цыпленка.
— Да вы с ума сошли! — крикнул Павел Иванович и проснулся.
Люда, от удовольствия подпрыгивая на месте, заливалась смехом. Она пыталась положить спящему отцу в рот конфету, а он смешно фыркал носом, мотал головой и говорил что-то непонятное.
— Кто совал мне крыло в рот? — грозно спросил Павел Иванович, глядя сонными глазами на развеселившуюся девочку.
— Не крыло, не крыло. Конфету…
— Что у вас происходит? — заглянула в комнату Ольга.
Павел Иванович окончательно пришел в себя. Он вздохнул и брезгливо сказал:
— Гадость какая-то приснилась.
— А ты не спи сидя. Ложись по-человечески.
Павел Иванович встал, шагнул к жене И коснулся ладонью ее плеча.
Не могу, Оля. С ног валюсь, но спать нельзя. Убийство у нас, понимаешь?
Разговор на откровенность
Когда Лузнин пришел в прокуратуру, там уже сидела Павлина Афанасьевна. Она была сильно взволнована.
Начала разговор сама Павлина Афанасьевна.
— Ну что, сынок, трудно?
— Нелегко, Павлина Афанасьевна.
А ты меня напугал до смерти. Правильно сказал: сама больше не могу молчать. И скажу тебе по всей правде — по той дорожке идешь. По правильной. Ты уж поверь мне, старой. Нюх у тебя — дай бог каждому.