— Ну, ну, дочь моя. Успокойся, — мягко произнес он и, как отец в детстве, взмахом пальца снял со щеки слезу. — Хорошо сделала, что пришла к богу. Чистое сердце, обращенное к господу, всевышний наполняет радостью.
— Батюшка, что мне делать? — с жаром воскликнула она. — Посоветуйте. Направьте… — Мария Ильинична проглотила слезы. — Я так страдаю, так мучусь!
Отец Василий строго посмотрел на нее, взял за обе руки и, не выпуская их из своих ладоней, властно сказал:
— Роптать в храме божьем — большой грех. Смирись, дочь моя. — Тут он заметил узелок с яйцами. — Что это у тебя в руках?
Мария Ильинична не сразу сообразила, о чем ее спрашивают. Впрочем, отец Василий ответа и не ждал. Ловким, но в то же время мягким движением он не взял, а выхватил у нее узелок.
— Тощий, дочь моя. У Христа помощи ищешь, а дар твой ничтожен.
Мария Ильинична вспыхнула и, запинаясь, промолвила:
— Там есть… В узелке посмотрите.
Отец Василий поднял к глазам узелок и заглянул в щелочку. Когда он вскинул на нее глаза, Мария Ильинична увидела повеселевший взгляд, и оттого у самой на душе полегчало.
— Благодарствую, дочь моя. И помни: бога нельзя забывать. — Он снова пристально взглянул на женщину. — А давно ли ты, дочь моя, исповедовалась?
Мария Ильинична хотела сказать, что ни разу, этого не делала, но язык у нее не повернулся признаться в этом. Почему-то было стыдно, и она промолчала… А когда подняла глаза — встретилась со странно светившимся взглядом священника. Потом отец Василий придал им ласковое выражение и подошел к ней вплотную. Он погладил ее по плечам своей большой, мягкой и горячей ладонью — она это чувствовала сквозь тонкое платье — и сказал:
— Пойдем, дочь моя, в сторонку. Все мне и расскажешь.
Они зашли за какую-то перегородку. Мария Ильинична почувствовала запах чеснока и ладана. У нее чуть закружилась голова и стало отчего-то страшно.
Батюшка погладил ее по голове.
— Успокойся, дочь моя. Пусть тебе будет хорошо, а на душе светло, как в это божье майское утро. С этой минуты, дочь моя, начинается твое исцеление. Иди сюда, поближе к евангелию. Бот так. — Батюшка накрыл ее голову чем-то черным и строго сказал: — Рассказывай!
— Что? — дрогнувшим голосом спросила Мария Ильинична.
— Все рассказывай. Кайся в грехах своих. В эту минуту ты говоришь с богом, с господом богом нашим.
— Не знаю… Я не знаю, о чем, — лепетала она.
— Господь поможет тебе моими руками. Только слушайся, не гневи бога, и я изгоню беса из твоего грешного тела. Чем грешна, дочь моя? Ругала ли кого?
— Нет, батюшка.
— Обидела кого?
— Не знаю. Квартирную хозяйку, если…
— Ты бесприютна, живешь одна?
— Одна, батюшка. И давно уже.
— Почему так? Бог тебя наградил приятной внешностью, добрым сердцем. Отчего же ты, дочь моя, отталкиваешь от себя людей с добрыми намерениями?
— Я люблю, и люблю только одного хорошего человека на земле.
И опять руки отца Василия дрогнули. Он даже, как показалось Марии Ильиничне, слегка отшатнулся от нее.
— Ты любишь чужого мужа, дочь моя? — грозно вопросил отец Василий. — Кайся, кайся, дочь моя.
— Да кет же, нет, батюшка. Какого там чужого. Андрей мой погиб на фронте. Не могу забыть его. Кто бы ни был рядом, а я все думаю — Андрей. Пусто у меня на сердце, батюшка.
— Бог простит прегрешения. Бог всемилостив. Часто грешишь и с кем грешишь, дочь моя?
— Как это? — не поняла Мария Ильинична.
— Ты же не замужем. С кем живешь?
Мария Ильинична вспыхнула, потупилась.
— Были у меня… Только уходят, когда узнают, что больна.
— Прелюбодействовала с ними?
— Что?
— Какая ты непонятливая. Спала с теми мужчинами? — спросил он снова.
Мария Ильинична вздрогнула. Все в ней запротестовало. Почему, он спрашивает о таких вещах?
— Ты смущена, дитя мое. Ты ропщешь. Ты забыла, что находишься в обители господа, в святая святых ее. Говори, говори, не смущайся, ничего в том плохого нет.
— Спала, батюшка.
— Много раз?
— Не знаю… Я не знаю, батюшка.
— Бог простит, дочь моя. Ну, ну, спокойней. Сколько тебе лет?
— Тридцать восемь скоро исполнится.
— И как же ты живешь?
— Работаю.
— В бога-то не веришь?
— Верю, батюшка.
— Истину говоришь?
— Да, батюшка.
— В чем еще грешна?
— Ни в чем не грешна… Живу я смирно, одиноко.
— Сколько зарабатываешь, дочь моя?