Коротко рассказав о странном телефонном разговоре, Павел Иванович добавил:
— Дело необычное, надо быть настороже.
— Врача нужно, Павел Иванович?
— Пока нет. Вдруг провокация?
Ровно через полчаса раздался телефонный звонок.
— Что так долго? — с заметным раздражением спросил, Лузнин. — Что там? Говори скорее.
— Действительно, умер поп. Народу собралось уйма. Судачат, шумят. Говорят, убили.
— Ты как, официально?
— Нет, зачем же! Просто удостоверился в смерти — и к телефону.
— Хорошо, Виктор Яковлевич. Бери врача. Нужна срочная экспертиза. Дело придется вести вдвоём. — Я отправлюсь в церковь, а ты — к Десятковым.
Он одернул пиджак, пригладил волосы и надел фуражку. Надел и задумался;
«Нет, не годится», — и положил фуражку на стол.
В церкви он бывал еще в детстве, с бабушкой, и даже представить не мог, каков сейчас «храм божий». Чувствовал он себя весьма неловко. Визит к настоятелю был ему неприятен.
Можно бы, конечно, вызвать священника в прокуратуру официально, но этот вызов сорвал бы церковную службу.
Представив себе нарекания и недовольство верующих, Лузнин отказался от этого намерения.
Был и другой выход: отложить разговор на вторую половину дня, когда священник свободен. Однако задерживать расследование было нельзя.
Отец Василий
Лузнин шагал по улице неторопливой походкой, ни «чем внешне не выдавая своей обеспокоенности. Сказывался профессиональный навык — следователем Павел Иванович работал десять лет. Предстоящий разговор со священником очень волновал его. Ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с подобным делом. Церковники в его глазах принадлежали к какому-то иному миру, миру, давно забытому. Во всяком случае таково было ощущение. Человек, захвативший старое время, когда священник в обществе был чем-то незыблемым, обязательным, может быть, и удивится подобным ощущениям, но ведь Лузнин родился и вырос при Советской власти. Ему от роду не было и сорока лет.
— Служба еще не началась, когда Лузнин вошел в церковный двор, огороженный массивной чугунной оградой на каменном фундаменте. Было такое чувство, что он попал к рачительному хозяину. Сама церковь блистала новизною и свежестью красок. Двор был устлан битым камнем, подметен — ни соринки, словно его вылизали. Яркая зелень на фоне серовато-желтого камня еще больше подчеркивала чистоту.
По слухам, распространившимся в городе, на ремонт и отделку церкви епархия выделила несколько миллионов рублей.
Церковь в сущности не отремонтировали, а почти выстроили заново.
Это богатство поразило Лузнина. Откуда столько средств? Одна ограда чего стоила!
Такая еще нужда в жилье, а тут миллионы уходят. И на что!
Лузнин издали заметил настоятеля церкви Проханова. Он стоял в окружении старушек, одетых в черное. Настоятеля Лузнин видел второй раз и второй раз не мог определить его возраста. Крепок был на вид священник и силой, видимо, обладал недюжинной, судя по его широким плечам, чуть сутуловатой спине и могучей короткой шее.
Проханов не стоял на месте. Задержавшись на минуту около одной группы женщин, он переходил к другой, ловко лавируя между ними. Походка у него была уверенная, твердая и далеко не старческая. Священник обладал подвижностью мужчины, который находится в расцвете сил.
Лузнин подошел к нему сзади и, чуть прикоснувшись к его плечу рукой, вполголоса произнес:
— Можно вас на одну минуту?
Проханов медленно обернулся.
— Чем могу служить, сын мой?
Мягкий, отшлифованный баритон звучал ласково, а прищуренные глаза, улыбавшиеся мягкой, поощрительной улыбкой, располагали к разговору, который мог стать сердечным. Все это еще больше углубило неловкое состояние Лузпина. Стараясь поскорее покончить с этим неприятным визитом, Павел Иванович еще тише представился:
— Я исполняю обязанности районного прокурора…
Он не договорил, заметив, как отшатнулся Проханов.
Отшатнулся так, будто его ударили. Проханов бросил косой быстрый взгляд на старушек, которые навострили уши, стараясь уловить, о чем говорит батюшка, и, шагнув в сторону, сухо спросил:
— Чем могу служить?
— Извините, что беспокою вас в такой ранний час и здесь, но, к сожалению, у меня нет другого выхода. Могу я задать вам два-три вопроса?
— Я слушаю, слушаю! — с нетерпением ответил Проханов, плохо скрывая досаду.