Тогда она пошла в церковь. По дороге ей встретился конюх.
— Где… где батюшка? — с тревогой спросила она.
Конюх окинул ее тяжелым, презрительным взглядом и лениво ответил:
— А тебе что за дело?
— Но я должна… Я прошу вас… Пожалуйста, ну что вам стоит…
— Глянь-кось на нее, — дернул плечом мрачный конюх. — Никак, на колени хочешь упасть? Ходют тут всякие прости господи. Лучше бы работала, шлюха несчастная. — И вдруг конюх взъярился: — Пошла к чертовой матери! А то вот огрею вилами…
Не успел он договорить, как получил звонкую оплеуху.
— Я — шлюха? Ты что, меня с кем поймал? Я тебе покажу «шлюха»… — Мария Ильинична вдруг выхватила у ошеломленного конюха вилы и замахнулась ими.
Конюх закричал с перепугу, повернулся к ней спиной и побежал. Мария Ильинична бросилась за ним вслед. Догнала, стукнула по широкой спине кулаком и, вспомнив вдруг школьные годы, подставила конюху ногу. Нелепо взмахнув руками, тот растянулся на земле и закрыл голову руками.
Но гнев Марии Ильиничны вдруг иссяк. Она вся дрожала и чувствовала, как усталость свинцом наливает ее тело.
— Вставай! — глухо сказала она. — Ну, чего лежишь-то?
Конюх несмело поднял серое от страха лицо. Заметив, что в руках у Марии Ильиничны не было вил, он поднялся. Но губы у него еще прыгали. Он смотрел на нее недоверчиво, удивленно; было в этом взгляде и что-то жалкое, заискивающее.
— Ну? Где же все-таки отец Василий? — строго спросила Мария Ильинична.
— В городе, матушка.
— Какая я тебе матушка. Зовут меня Марией Ильиничной. А тебя как?
— Егор. Егор Кузьмич.
— Когда батюшка в город уехал?
— Позавчера, кажись… — неуверенно ответил Егор Кузьмич. — На другой день, как приезжали к нему.
Мария Ильинична уже не могла стоять. Она пошатнулась. Конюх встревоженно глянул ка нее и вдруг бросился к кадке с водой. Торопливо зачерпнул ковш, поднес Марии Ильиничне и сказал жалостливо:
— Испей-ка водицы, Марья. С лица вся сошла. Пей, пей, не съем…
Мария Ильинична услышала, как стучат зубы о край ковша. Но глоток воды освежил ее. Она опрокинула ковш, плеснула воду в лицо и подняла голову, чувствуя, как приятно щекочущие капли воды катятся по разгоряченному телу.
— Ну вот. Опамятовалась баба. — Егор Кузьмич широко улыбнулся. — Испужала ты меня до смерти, Марья.
— Так тебе и надо. Если женщина, так можно что захочешь сказать?
— Ну ладно, ладно! — примирительно забормотал конюх. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Все же видим, крутится какая-то вокруг батюшки. Мало ли приходилось их видеть…
Мария Ильинична насторожилась.
— У кого? У батюшки?
Но конюх не ответил.
— Ладно, Егор. Погорячились оба. Не серчай.
Конюх поднял на нее повеселевший взгляд, кивнул.
Расстались они без обиды друг на друга.
«Зачем он уехал в город? — с недоумением думала Мария Ильинична. — Мне даже слова не сказал. Наутро же уехал, когда я спала».
Было приятно, что он ей так доверяет. Оставил на нее дом, а она даже не закрыла, когда убегала встревоженная. Но кто сегодня-то закрыл? Должно быть, за ним кто-то ухаживает. Да и как он один управится с таким домом? Ясно, кто-то есть.
А намек Егора?
Вечером на имя Марии Ильиничны пришла телеграмма:
«Артель разыскал. Заказ сделал. Веду закупки. В. Г.»
Она долго гадала, что за артель, какой заказ и какие это закупки? И вдруг вспомнила: дом. Ей же дом обещал отец Василий. Выходит, не обманул.
Славно-то как!
Проханов возвратился в Петровск только на пятые сутки.
Вечером того же дня произошло объяснение. Бледная, с ввалившимися глазами, Мария Ильинична, как всегда, явилась к нему на дом.
Проханов бросился к ней навстречу и крепко обнял ее. Было такое впечатление, что он по-настоящему счастлив, встретив ее. И это смутило, обескуражило Марию Ильиничну, — она явилась сюда для решительного объяснения.
А он, непривычно возбужденный, бегал по дому, бестолково суетился, брался то за одно, то за другое и вообще вел себя совсем по-мальчишески. Накупил ей в городе подарков и все их тут же выложил. Отрез на платье, отрез на костюм, несколько пар капроновых чулок и даже модные туфли.
— Все тебе, Марьюшка. Только… Уж не знаю, право, годятся ли туфли. На глазок брал.
— Подождите-ка. Мне не до подарков, — строго сказала Мария Ильинична. — У вас сохранилась копия статьи?
Проханов остановился посреди комнаты. Он напомнил ей вдруг конюха Егора, когда тот только что поднялся с земли. Глаза его смотрели на нее растерянно и подозрительно. Но губы отца Василия улыбались.