ХУДОЖНИК
4618 год от Перенесения
Последним мысленным усилием он потянулся сквозь золотисто-зеленую дымку к почти завершенной картине. Он успел еще увидеть, как в глубине изломанного, искореженного пейзажа зазмеились бирюзовые и голубые яркие линии, а потом зеленое золото, уже коснувшееся уголков глаз, звоном уколовшее барабанные перепонки, обняло его крепче, так крепко, что он задохнулся. Мир потемнел; и он провалился - медленно и неодолимо - в душное забытье, провалился сквозь меркнущую золотистую зелень... в никуда.
Бледные утренние звезды глядели через окно на худого полуодетого человека, затихшего на полу перед низким столиком. Обмякшая рука раскрылась, выпуская на пол что-то маленькое, как мягкий светлый лист.
Когда он очнулся, за окном горело вечернее солнце.
Он сел, ощущая слабость во всем теле. Голова болела, а вот тошноты последействие не принесло - возможно, лишь только пока. И он был пуст, выпит досуха - состояние, выученное наизусть; он даже научился принимать эту опустошенность за удовлетворение. Руки чуть дрожали, когда он поднял с пола блеклый лоскуток.
Смятый, замученный цветок распростерся на его ладони. Чаша цветка - округлый листок, - высыхая, потеряла упругость; оборванные черешки затвердели, бордовые воронки на светлой поверхности потемнели и сморщились.
Еще один умирающий цветок... Но все умирает; что-то - или кто-то - медленно, а что-то быстро, как эти ядовитые цветы, горькие запретные травы, которые отравляют возможностью творить.
Человек позвал неприятно сиплым голосом, морщась от головной боли:
- Джош! - Не дождавшись ответа, он хрипло каркнул во внезапном раздражении: - Джошуа!
- Я слушаю, - раздался откуда-то с потолка голос кибинтеллекта здания - чуть пришепетывающий мягкий баритон. - А!.. Вы, я вижу, сделали новую картину.
- Голова болит. Давай потом...
- Неужели совсем нельзя без вашей так называемой стимуляции? Луи, уверяю, вы можете без нее обойтись. Вам только кажется, что нет, потому что вы зависимы. Я много раз рекомендовал вам избавиться от зависимости. Это не настолько...
- У меня нет зависимости, - зло перебил Луи, комкая цветок и отбрасывая прочь. - Сколько можно повторять, это просто средство... - Голос у него сорвался. Откашлявшись, Луи продолжил преувеличенно ровно: - Я не испытываю тяги к траве. Когда мы познакомились, не испытывал. Сейчас не испытываю. Никогда не буду испытывать. У меня все под контролем. Но я, Джош, должен делать картины. И мне нужно средство, которое мне гарантирует... Если ничего не предложишь взамен, то молчи.
Кибинтеллект, помедлив, спросил примирительно:
- Неважно себя чувствуете, Луи? Вам, может быть, нужно помыться, переодеться?
- Нет. Оденусь потом.
- Тогда, верно, нужен тоник?.. Возьмите в приемном боксе.
В ушах шумело, за глазами пульсировала боль и трудно было стоять. Если б Джош не видел его, Луи рухнул бы на колени, обратно в мягкий ворс пола, и до дальней стены добирался на четвереньках. Но делать так было нельзя: кибинтеллект снова заведет свое про зависимость, про лечение, и тогда, Луи знал, он не выдержит и наорет на Джоша - просто чтобы тот заткнулся, а Джош, добрый, хороший Джош, скорей всего обидится; они уже это проходили, много раз. Так что Луи шел маленькими медленными шажками, а комната покачивалась вокруг него и в глазах темнело. Наконец он привалился к стене рядом с нишей приемного бокса, пережидая, пока сердце перестанет так бухать в груди.
Флакончик был маленький, белый, холодный; тоник в нем - еще холодней, ледяной, обжигающий горло. Бокс медленно затягивался; края ниши сближались, как смыкающиеся губы. Изнутри они были такие же бледные, как увядший цветок. Один цветок... Луи осторожно посмотрел в дальний угол, боясь шевелить головой. Один цветок, где-то там. Эти цветы, эти травы... лотерея, лотерея, всегда и выигрыш и проигрыш, оба в одни руки... В этот раз была лишь дурнота. Случалось, он просыпался в кислом месиве подсохшей рвоты или с мокрым пятном на штанах; просыпался и не мог пошевелиться, до того затекало все тело, ватное и больное. Не угадать, что получишь: экстатически долгий, ошеломляющий подъем, как на гребне огромной волны, которую ты оседлал, или почти ничего; зато следом всегда идут грязь, боль, тяжелое гнусное последействие; если б не Джош с его лекарствами...
- Я должен был запечатлеть эту картину, - Луи бросил пустой флакончик на диван. Тоник действовал; по крайней мере он мог стоять, не цепляясь за стену. - Включи свет, Джош. Посмотрим, что у меня получилось.
Потолок засветился, возвращая предметам яркие дневные краски. Не до конца доверяя себе, Луи уселся перед столиком и только потом перевернул тяжелый диск картины.