Ничего лилового и фиолетового, ничего багрового, ничего спокойного и темного. И никогда не может на этой планете быть крови солнечного света в тонком вечернем воздухе - как ясно Луи здесь помнился он, этот воздух над космодромом Сотлана...
Стены зарослей оборвались резко, как отсеченные ножом, и Луи остановился, обнимая себя за иззябшие плечи. Дальше была только убегающая вперед широкая светло-кофейная лента, заключенная в частокол металлических прутьев, обрезанных полосами того же металла так высоко, что Луи не удалось бы дотянуться.
Альвгар все это время простоял, прислонившись к перилам у начала висячей улицы, безразличный к ветру, к яркому солнцу, к панораме города внизу и вокруг. Он курил сигарету; она и сейчас оставалась у него в пальцах. Приблизившись, Луи в порыве ветра услышал запах - тяжелый, крепкий дух, плотный и горьковатый. Доставая пачку, Альвгар сказал, что это табак. Луи тогда пробормотал что-то неопределенное. Он не разбирался в этом: на Троноре-3 курили мало.
- Большая разница с вашей родной планетой, правда? - заговорил Альвгар. - И с вашими галлюцинациями тоже, насколько понимаю. - Он затянулся. - Какие мысли насчет картины? Справитесь? Вас ведь это пугает - столько света, такой простор.
- Ничего меня не пугает, - Луи невольно повысил голос. Сильный ветер должен был уносить слова, но этого не происходило. Звуки разносились здесь странно, слишком хорошо и слишком далеко; Луи никак не мог примериться к этому.
- Вы справитесь? - повторил Альвгар. Помявшись, Луи кивнул. Как еще можно было ответить?
Альвгар усмехнулся, и Луи вдруг понял: террал Гаррет знает, что он лжет. Сейчас он спросит...
Тот вынул сигарету изо рта. Щелчок закрывшегося футляра потерялся в порыве ветра.
- Давайте пройдемся, менталер, - сказал Альвгар и подтолкнул Луи вперед, к кофейной ленте, невесомым мостом соединившей здания. - Прогулка будет вам полезна.
Узкая струя водопада - хрусталь на кварце белых скал, покрытых лазурным мокрым налетом - танец воды, отпущенной в свободный полет. Кружево клокочущей пены в выбитой потоком каменной чаше. Гулкий немолчный грохот жидкого хрусталя, бьющегося вдребезги; брызги, встающие туманным ореолом, и радуги, радуги в водяной пыли...
Равнина, простертая под беспощадной лазурью неба. Волны от ветра по синеватому шелку травы. Тут и там - малахитовые стебли выше человеческого роста, толстые, неподвижные; ветер не в силах шелохнуть короткие, искривленные голые ветви; только метелки тоненьких стручочков на самой макушке трепещут и шелестят, и шепчут что-то, шепчут, шепчут... А близ горизонта - серый и бирюзовый металл городских зданий, тускло отсвечивающий под солнцем.
Лесное озерцо. Тихая темная вода, застывшие над нею черновато-лазурные травы в украшениях из зеленых стручков. Недвижный воздух; в нем запахи прели, прохладной пряной сырости, вязкого серого ила. Редкие, далекие вскрики животных в чаще за озером, точно кто-то пальцем проводит по мокрому стеклу...
Берег моря - серого, холодного, бурного. Волны бьются о камни, и в пенных ударах прибоя все прочие звуки теряются. Серая вода, серые тучи, волочащие брюхо над морем, серые мокрые скалы, тусклый свет пасмурного дня. Повсюду серый: мир потерял краски. Лишь где-то вдали, прижимаясь к взрезанному волнами щиту моря, светлеет нежно-розовый чистый мазок.
- Город, должно быть, - интонация Альвгара бесцветна, как этот ледяной ветер, несущий соленые брызги.
Картинки, картинки, картинки, разрозненные, разделенные перелетами, сонным теплом кабины гравилета, усталостью и головной болью. Все увиденное - настоящее, все увиденное реально. Все увиденное - картинки в памяти.
Когда инопланетники вернулись на корабль, над Тереаном полыхал золотой закат - гигантское, непредставимое зарево на половину неба, в котором даже к вечеру не проглянули звезды.
Здешний день был слишком долог для Луи. Организм его не мог перестроиться сразу, все ритмы рушились и он ощущал это болезненно и тяжело. Альвгар сказал, что потом он начнет приспосабливаться, но Луи не думал о «потом». Ему было нехорошо. Он, кажется, никогда еще не уставал настолько. От непривычного избытка кислорода еще на воздушных улицах Тереана наступила гипервентиляция - так назвал это Альвгар. Потом головокружение перешло в мигрень. В конце концов, когда Луи в ней признался, в такси нашлось лекарство; но от всего остального лекарства не было. Когда, вернувшись в космопорт, инопланетники через глубокие тени и закатное золото шли к Воротам, у Луи заплетались ноги и темные мушки кружились перед глазами, лицо и руки горели, как обожженные.