Луи смешался. Ему вспомнился Джош: тот в последнее время больше обычного беспокоился, даже опять делал какие-то анализы. Он предлагал Луи восстановительную терапию - недорогую, так что Луи не отказывался, но у него все как-то не набиралось нужной суммы, а проходить терапию в кредит он не хотел. Было лучше сделать картину, удачную, такую, которую сразу купят, и купят дорого - и тогда... А если и нет, неважно; сумма в конце концов соберется. Некуда торопиться: у него ничего не болело. Он чувствовал себя, как обычно. Как всегда.
- Я собирался переехать на побережье, - пробормотал он, пытаясь вернуться к прежней теме. Гаррет, кажется, не услышал - или не подал вида.
Неужели, пронеслось у Луи в голове, там ждала смерть - там, во сне, на улице, на холодном тротуаре?.. Нет. Не может быть.
- Я изредка прибегал к травкам, я и не скрываю. Но это так, до переезда. Разбавить рутину. Жизнь, она ведь довольно серая, а для творчества нужно что-то яркое. Удачные образы не возникают на пустом месте. Нужна основа, и с этим травки здорово помогают. Вытаскивают из подсознания такое, что и не ждешь...
- Не вы первый стали галлюциноманом через творчество. - Гаррет отступил назад, продолжая разглядывать картины. Казалось, он пытается что-то решить для себя. - Травки намного проще, чем многое другое. Еще - намного дурней, но об этом редко задумываются.
- У каждого свой взгляд на вещи, - сказал Луи хмуро. - И не настолько это ужасно. Надо уметь балансировать. Я семнадцать лет балансирую, и, как видите, я в порядке. В любой момент я мог бросить траву. И знаете, я ее бросил. Как раз вчера был последний раз, на прощание. И сейчас мне ее не хочется. Видите? Легче легкого. Я не галлюциноман. Травки, это для картин. Нет картин - нет травок.
Террал Гаррет все это время пристально смотрел на Луи. Когда художник умолк, он кивнул - то ли ему, то ли собственным мыслям:
- Верю. Это легче легкого - с теми препаратами, которыми Бейма вас накачал.
- С какими еще препаратами? Зачем они мне?
- Чтобы вы могли нормально ходить и нормально разговаривать. Пойдемте. Я все увидел. И пока мы будем идти, ответьте мне на последний вопрос. Нет картин - это значит, вы решили бросить менталографию? Почему?
Глаза картин, окна в чужие фантазии и чужие кошмары - в обратном порядке, мимо, в белом рассеянном свете, на серых стенах. Луи не смотрел ни на них, ни на людей, попадавшихся навстречу; глядя под ноги, на то, как пружинит губчатый пол, съедая шаги, он неохотно рассказывал о своем положении. Выдавливая из себя слова, он не чувствовал облегчения - наоборот. А все, что Гаррет ответил, когда Луи замолчал, было:
- Вы непредусмотрительны.
Итак, инопланетник ничего не купит. Он только хотел посмотреть. И картина ему не нужна. И судьба художника-одиночки его не растрогала. Черт бы его...
- Вам стоило иначе питать свое творчество.
- Чем? Я же сказал: разъезды-переезды по планете я не потяну. Хотел подкопить и перебраться к океану, но пока накопишь... Я живу на стандартное обеспечение. Что я могу себе позволить? Ну, я сыт, обут-одет, есть, где спать. Вот все обеспечение. Я бы работал, только все, что я умею, это делать менталкартины... С которыми не угадаешь, нужны они или нет.
- Надеюсь, вы не всерьез собираетесь бросить менталографию, - инопланетник не замедлял шага. - Это было бы глупо.
Картины редели, свет впереди становился ярче, краснел - там галереи и переходы собирались воедино, связывались в узел пустого вестибюля с черным полом, с черным ртом мембраны дверей. Там, только там во всей открытой галерее звучала музыка - бесконечное плетение струн и смутный танец нагретого металла, тихая музыка, вязкая, как растаявший леденец. Луи никогда ее не любил, не полюбил даже тогда, когда музыка эта стала прочно ассоциироваться с серо-голубыми растениями, пахнущими кислой солью и красочным волшебным бредом.
Сухое прикосновение пленки, расступающейся под давлением плеча - и картины, музыка, белолунный свет остались позади, отрезанные черной псевдожидкостью мембраны. Уроженца Тронора-3 и инопланетника объяло тепло рыжеющего предвечернего солнца. Луи в этом свете казался смуглее, более темным, почти терракотовым; Гаррет же как будто умылся кровью пополам с водой. Прядь волос падала у него через уголок глаза - теперь скорей бледно-оливкового, чем желто-зеленого; Гаррет не убирал ее. Шагал молча, не замечая этой мешающей прядки, думая о чем-то своем.
Дойдем до угла и попрощаемся, сказал себе Луи. Потерял столько времени на этот поход в Галерею... Если бы вместо этого отправился в службу контроля, сейчас, возможно, был хотя бы сытым.
Ни квартиры, ни картин, ничего, что было еще вчера. Ничего вообще; только он сам и пустота в желудке. Луи снова пробрал озноб, и он обнял себя за плечи. Не то чтобы он не привык к такому: внезапный озноб или жар, которые сразу проходят; но этот холод был как-то особенно... Он как-то вдруг понял - не умозрительно, но по-настоящему, - до чего дошел.