– Хорошо, продолжайте.
– Я четко слышала, как Ирина вошла в комнату Тони и стала ей объяснять, что она все еще несовершеннолетняя и находится под контролем родителей, которые ее кормят и одевают, поэтому ей следует прислушиваться к здравым советам, которые они дают своей дочери. На что Антонина громко выкрикнула, что она не просила, чтобы ее удочеряли, а потом дверь в ее комнату с грохотом захлопнулась, и дальше я не слышала, о чем они говорили. Через десять минут девочка выскочила из комнаты и, бегом спустившись по лестнице, вышла из квартиры, громко хлопнув входной дверью.
– А Валерия Викторовича, значит, в это время не было дома? – задался вопросом Гуров.
– Нет, его не было, – подтвердила Астапова. – Он уезжал по депутатским делам. После ухода Тони из дома Ирина Николаевна какое-то время не выходила из комнаты девочки. Мне кажется, что она там плакала. Во всяком случае, глаза у нее, как я заметила позже, были покрасневшими. Но потом я услышала, как она вернулась к себе в спальню. Двери она не закрывала, и я слышала, что она стала кому-то звонить и жаловаться, что Тоня ушла из дому и не хочет ничего слышать по поводу того, что ей не следует встречаться с тем молодым человеком.
– С каким молодым человеком? – насторожился Лев Иванович.
– Понятия не имею. Я не имела привычки любопытничать и выспрашивать у Ирины подробности дел, которые касаются только их семьи, а она со мной на эту тему сама не заговаривала. Хотя обычно делилась со мной разными проблемами и советовалась по разным поводам. Их отношения с Антониной мы с ней ни разу не обсуждали. Наверное, это было слишком уж личной темой для Шишковских.
– Вы думаете, она звонила мужу?
– Скорее всего. Потому что примерно через час он приехал, и они вместе вышли из дому. А вернулись уже с Антониной. И девочка, и Ирина Николаевна – обе были с заплаканными глазами, но обнимали друг друга за талию, когда вошли. По всей видимости, они помирились или пришли к какому-то консенсусу, потому что больше ссор между ними не было, и все шло тихо и мирно до сегодняшнего утра. Вернее, до вчерашнего вечера. – Жанна Валентиновна вытерла платком набежавшие слезы.
– Жанна Валентиновна, я должен вам задать один деликатный вопрос, – с запинкой произнес Лев Иванович и посмотрел прямо в глаза домработнице. – Не думайте, что я спрашиваю из простого любопытства, но по своей работе я просто обязан задавать в том числе и не совсем удобные вопросы.
– Да, я понимаю, – кивнула Астапова.
– Скажите, как Валерий Викторович относился к своей приемной дочери? С Ириной Николаевной мне все более или менее ясно. Насколько я понял, она, как мать, принимала большее участие в воспитании Тони. А вот как к Антонине относился ее приемный отец?
Жанна Валентиновна задумалась на минуту, а потом ответила:
– Опять же, я выскажу вам только свое личное мнение на этот счет. Договорились?
– Да, конечно же, – согласился Лев Иванович. – Вы могли наблюдать за Шишковскими, и у вас наверняка сложилось какое-то свое мнение. Поэтому все нормально.
– Мне кажется, что Валерию Викторовичу не очень нравилась вся эта затея с удочерением девочки, – сказала Астапова и, отпив из кружки уже остывший кофе, поморщилась.
– Вот даже как! – Лев Иванович наклонил голову, приготовившись внимательно выслушать аргументы домработницы.
– Еще до того, как девочка постоянно стала жить в доме, супруги Шишковские много говорили на тему ее удочерения. И из их разговора я поняла, что Валерий Викторович больше склонялся к тому, что им нужно принять в семью мальчика. Он хотел сына. Но Ирине Николаевне легла на сердце именно Антонина, и она ничего слушать не хотела. Говорила – или берем к себе Тоню, или вообще никого. В конце концов Валерий Викторович уступил жене, но сам довольно прохладно относился к Антонине. Он хотя и старался быть с девочкой ласков и покупал ей разные безделушки к праздникам, но большого участия в ее жизни и воспитании не принимал, предоставив это жене.
– У него не было никакого интимного интереса к Тоне? – Гуров решил задать вопрос, что называется, в лоб.
Астапова как-то испуганно посмотрела на сыщика и покачала головой:
– Нет. Такого не было. Я же говорю, что он ровно к ней относился. Если бы что-то такое было, то я бы наверняка заметила.
После этих слов щеки у Жанны Валентиновны вспыхнули, и она, чтобы скрыть свои чувства, уткнулась в чашку с кофе и стала медленно цедить окончательно остывший напиток. Это стыдливое замешательство не укрылось от глаз Гурова, и Лев Иванович решил, что, наверное, у домработницы и ее хозяина была интрижка. Иначе отчего бы ей так краснеть, отвечая на вопрос об интимных пристрастиях Шишковского? К тому же за столько лет Астапова так и не вышла замуж и не обзавелась своей семьей, что также говорило в пользу того, что она не просто так держалась за эту семью и столько лет проработала на одном месте, жертвуя своим личным счастьем.