При свете факелов зубы и глаза блестят особенно ярко. На плечах — плащи из грубой ткани, сделанной из луба. В волосах — цветы. Цветы и за поясом, и за браслетами на руках, и за перевязями у коленей.
— Мы пришли к тебе, — говорит Маклаю Туй. — Мы пришли к тебе сегодня не одни. С нами люди из Гумбу, и люди с Били-Били, и люди из Гарагасси. Мы привели их посмотреть на тебя, потому что ты хороший человек, Маклай. Ты не прячешь от нас своих лекарств, ты с нами, как брат, Маклай. Ты дал лекарство Сегалу, и нога стала здоровой и крепкой, как кость кабана. Ты вылечил мальчика, сына Марамая. Мальчик здоров и прыгает, как кенгуру. Мы пришли сказать тебе, что ты хороший человек. Вставай, мы проводим тебя. Ты хороший человек, Маклай! Жители Горенду никогда не убьют тебя!
Маклаю трудно подняться с камня.
Тяжёлое ведро тянет его книзу. Колени сгибаются сами собой. Ноги дрожат.
Если бы не Туй, Маклай ещё посидел бы немного здесь, у ручья. Может быть, он даже вылил бы добрую половину воды обратно. Может быть, он ухватился бы за ветку дерева — так легче вставать; может быть, проворчал бы что-нибудь сквозь зубы — так хочется иногда обругать свой ноги за то, что они не слушаются, свой руки за то, что они не двигаются! Но перед Туем нельзя казаться слабым.
Маклай на минуту закрывает глаза, чтобы побороть головокружение, и встаёт.
— Спасибо, — говорит он Тую и обнимает его, по папуасскому обычаю прижимаясь левым плечом к его груди. — Спасибо, вы пришли как раз вовремя!
МАШЕНЬКА — МАШ-ША
Папуасы сложили свой подарки у крыльца. Марамай, отец выздоровевшего мальчика, выступил вперёд и сказал речь:
— Вот свинья. Это хорошая свинья. Мы принесли её Маклаю. Он заколет её копьём. Она будет кричать, а потом умрёт. Маклай развяжет её, опалит волосы, разрежет её и съест.
Маклай слушал серьёзно. Он знал, как надо отвечать в таких случаях. Он поставил ногу на бок свиньи и ответил, тщательно подбирая слова (за два месяца он почти научился говорить по-папуасски):
— Я буду есть свинью, я буду говорить, что люди из Горенду — хорошие люди. Будут хороши люди из Горенду— будет хорош и Маклай. Маклай тоже хочет подарить что-нибудь своим гостям. У Маклая ещё есть и маль — красные тряпки, и гану — зеркальце, и гвозди, и табак. Маклай хочет делать только хорошее людям Горенду.
Маклай говорил громко, но и стоять прямо и говорить громко было очень трудно. По спине плыл озноб, кружилась голова, от лихорадки чуть-чуть постукивали зубы. Больше всего Маклаю хотелось сейчас лечь в постель, но гости и не думали уходить.
Музыканты уселись полукругом и заиграли. Били барабаны, большие и маленькие, дудели бамбуковые дудки, гремели погремушки «орлан-ай», сделанные из пустых орехов. Мужчины низкими, хрипловатыми голосами пели песню. Маклай с трудом разбирал слова.
Тонкий месяц вышел сегодня на нёбо — Это молодой месяц! Кончились тёмные ночи, кончились страхи,— Здравствуй, молодой месяц! Твой сын живёт среди нас, месяц, Среди нас, молодой месяц. Мы принесли ему бананов и таро. Чтобы встретить молодой месяц. Его хижина стоит крепко. Загляни в неё, молодой месяц. Для людей Горенду он брат — Твой сын, молодой месяц.Пошатываясь, Маклай побрёл в хижину.
Ульсон жадно пил холодную воду прямо из ведра.
— Что-то как будто полегче, — сказал Ульсон. — А на вас лица нет. Знобит?
— Знобит, — ответил Маклай.
— Ну, так гоните их всех и ложитесь в постель! Нельзя же убивать себя окончательно.
Маклай не ответил. Из ящика стола он достал ножницы и кусочек бумаги.
— Опять волосы? Маклай кивнул головой.
— Только себе-то уж стригите теперь с другой стороны. Левая половина у вас уже вся без волос.
— Хорошо, — устало согласился Маклай и снова вышел к своим гостям.
Песня кончилась. Замолчали барабаны. Только длинная бамбуковая труба всё ещё гудела на одной и той же непрерывной ноте.
— Туй! — спросил Маклай. — Есть ли здесь люди из Гумбу или люди с Били-Били?
— Здесь есть люди с Били-Били. Вот Дягусли. Он с Били-Били.
— Не даст ли мне человек с Били-Били прядь своих волос, Туй?
— Как я?
— Как ты, Туй.
— Ты хочешь быть его братом?
— Я хочу быть его братом.
— Ты не будешь колдовать над его волосами и жечь их, чтобы он сгорел сам, и бросать их в воду, чтобы его самого взяла вода, и развевать по ветру, чтобы от него не осталось даже следа на земле?
— Я не буду колдовать, Туй.
— Ты дашь ему свой волосы, как ты дал мне, и Бугаю, и Сегалу, и Лялу, и другим людям из Горенду?