— Ну, что же ещё? Говорите, Николай Николаевич!
— …и, кроме того, папуасы очень привязались ко мне.
— Хорошенькое основание для смерти от лихорадки. Да на вас ведь лица нет, Николай Николаевич! Вы знаете, мы даже не сразу узнали вас. Худой, жёлтый, с ввалившимися глазами. Краше в гроб кладут, как говорится.
— Это ничего. Вы оставите мне хинина, и с меня этого будет достаточно. Вот Ульсона вам следует взять непременно. Мне иногда казалось, что он начинает сходить с ума.
— И совершенно естественно. Я бы тоже, наверно, сошёл с ума!
— Уверен, что нет. Но об этом потом. Давайте договоримся окончательно. Вы мне оставите хинина, немного провизии, бумаги… Хорошо, если найдётся пара рубах и штанов. И башмаки. Башмаки мне нужны непременно.
— И, значит, снова на год?
— До нового парохода. Может быть, и больше чем на год.
— Безумие! Чистейшее безумие! Будь я проклят, если приложу к этому руку! Ни хинина, ни башмаков, ни сухарей. Вы едете с нами, Николай Николаевич.
— Вы просто шутите, капитан. Не будете же вы увозить меня насильно?
— Нет, конечно, нет! И хинина я вам оставлю тоже сколько хотите. Но вы должны ещё подумать.
— Я думаю.
— Вы на меня не сердитесь, голубчик, но я тоже вроде вашего Ульсона. Ну что вы находите хорошего у этих дикарей?
— Да, это совсем как мой Ульсон… Скажите, капитан, вы когда-нибудь рубили дерево каменным топором?
— Я? Каменным топором? Чего ради?
— Ну, а если бы вам пришлось это делать, как вы думаете, легко бы вам это было?
— Дерево? Каменным топором? А чёрт его знает! Должно быть, не очень!
— А если бы вам пришлось сделать из кокосового ореха красивый, по-настоящему красивый сосуд, с тонким узором, с затейливым рисунком? И тоже без ножа, без лобзика, без токарного станка, одной костью да отточенной раковиной. Сделали бы вы его?
— Нет! Думаю, что нет!
— А как вы думаете, если бы в вашем доме, в вашем большом многоэтажном петербургском доме, заболел кто-нибудь совсем для вас чужой — не ваш сын, не ваш брат, не ваш друг даже, — бросили бы вы все свой дела, чтобы сидеть у его кровати, бинтовать его раны, давать лекарство…
— Ну, если бы было время…
— Ага, вот-вот! Если бы было время! А дикари папуасы делают это, ни о чём не раздумывая… Каменным топором они строят себе хижины, отточенной костью они украшают свою посуду и оружие, из простых травинок они плетут браслеты, которым позавидует любая модница. Вы говорите «дикари»… А дайте этим дикарям стальную пилу, дайте им ткацкий станок, дайте им в помощь лошадь или осла, корову для их детей, доктора для их больных, и вы увидите, какие это будут люди!
— Николай Николаевич, дорогой! Да вы, кажется, сердитесь на меня?
— Нет, капитан, я не сержусь. Я просто хочу, чтобы вы знали, о чём вы говорите. Вы знаете, о чём я мечтаю, капитан?
— Ну, ну…
— Я мечтаю, чтобы этот берег назвали берегом Маклая. Я мечтаю создать здесь колонию настоящих людей. Я мечтаю уговорить тех, кого я уважаю и ценю, поселиться со мной на этом берегу. Мы привезли бы с собой плуги, кирки, лопаты. Мы привезли бы с собой домашних животных, семена и лекарства. Мы научили бы папуасов пользоваться всем этим. Мы доказали бы, что белые люди не всегда только хищники и хозяева. И что это был бы за чудесный край, капитан!
— А ведь не плохая мысль, Николай Николаевич!
— Ну вот! А вы смотрите на меня, как на сумасшедшего!
— Зачем вы так?
— Ну, как на чудака, всё равно! А чудак хочет только одного: помочь народу, который этого стоит.
— Значит, вам надо ехать с нами.
— Почему?
— Потому что только вы сумеете уговорить тех, кого вы хотите уговорить. Не я же сделаю это! А вы и ваши доклады…
— Да, доклад мне следовало бы сделать.
— Значит, вы согласны со мной! А к тому же вы ведь едва стойте на ногах. Поедем с нами. «Изумруд» отвезёт вас в Европу. Вы окрепнете и отдохнёте. Вы соберёте людей и деньги, и тогда уж за дело — обратно на Новую Гвинею!
— А пожалуй, вы и правы, капитан.
— Значит, решено?
— Не знаю. Я подумаю. Подождём до завтра.
— Хорошо, подождём до завтра.
ПРОЩАНИЕ
Папуасы сидели на поваленных деревьях возле хижины Маклая и молчали. Лица их были печальны, глаза опущены в землю. Некоторые, вздыхая, раскачивались из стороны в сторону, как на похоронах, когда тело умершего в лёгком гробу из пальмовых листьев поднимают в его последнее жилище, на перекладины под крышей в его же хижине.
Маклай собирал вещи. Капитан «Изумруда» убедил его. Маклаю нужно самому привести в исполнение намеченные планы. Но он вернётся, это совершенно ясно!