Постепенно зал заполнился, и теперь было заметно, что за занавесом происходит какое-то лёгкое шевеление. Долго ждать не пришлось. Скоро кто-то или что-то должно было выйти из-за занавеса и предстать перед зрителями в качестве человека с Марса. Имя Харви Хендерсона убедило меня в этом. Через несколько минут а то и секунд я увижу его — «зрелище столетия» — человека с Марса.
Огни ослабели и погасли. Шёпот в зале стих. Теперь за занавесом играла тихая музыка — нежная и насыщенная обертонами, похожая на терменвокс, который я однажды слышал — музыка электронов. И вот занавес разделился и мягко раздвинулся в стороны.
В центре сцены на возвышении стояло большое позолоченное кресло. Над ним висела сфера голубого света, рядом с ней стоял стол со стеклянными и металлическими приборами странной формы — катодными лампами, шарами Теслы и тому подобным, многие из которых были мне незнакомы. А на самом троне, сгорбившись в его позолоченных глубинах, сидел человек с Марса.
При виде него меня охватило что-то вроде острого разочарования — сожаление, вызванное, я полагаю, фантазиями научной фантастики, странными рассказами о правителях-монстрах. Потому что этот марсианин был таким осязаемым, таким трогательно человечным. Он был так похож на того, кого предсказывала логика и презирало воображение, на марсианина из масс, созданного для простых людей: худощавое тело с огромной грудью, обтянутое тускло-красными одеждами, тонкие ноги и руки с костлявыми выступающими суставами, большие изящные кисти и маленькие ступни, огромная голова. Но при беглом взгляде на него эта великолепная голова привлекла всеобщее внимание. Она была в полтора раза больше наших собственных, гладкий розовый купол возвышался над выпуклым лбом и крошечным морщинистым личиком. Уши были большими и оттопыренными. Лицо и кожа головы были безволосыми, а морщины походили на овраги выветренной дюны. Под слегка крючковатым носом были сжаты маленькие полные губы, а над ними, глубоко запавшие под массивными безволосыми бровями, располагались глаза!
Эти глаза! Я никогда не забуду то первое впечатление от двух заточённых душ, смотрящих с застывшей маски, с лица давно умершего человека. Контраст был настолько огромен, что аж перехватывало дыхание. Общий эффект был нелепым и уродливым, но в этих двух огромных глазах была вся красота другого мира — живая, трепещущая, нестареющая красота, с какой-то глубокой мудростью и проницательностью, которая, казалось, смотрела сквозь вас и за пределы вас — за пределы самого мира. В тот момент я понял, что это, вне всякого сомнения, марсианин.
Но вот представление началось. Тихо, без помощи или вмешательства зазывалы, который расположился в задней части шатра, так же внимательно наблюдая за представлением, как и мы. Длинные, заострённые пальцы танцевали по клавиатуре, прикреплённой к подлокотнику кресла, наигрывая странную механическую мелодию из негромких приглушённых щелчков. Откуда-то из-за угла выехала низкая тележка на резиновом ходу с инструментом, в котором я узнал разновидность обычного терменвокса. Из его динамика доносилась тихая музыка. Потом появилась вторая тележка с большим стеклянным резервуаром с бесцветной жидкостью, видимо, водой, потому что в нём плавали золотые рыбки.
И теперь руки принялись исполнять колдовской танец на клавишах из слоновой кости, ударяя по ним быстрее, чем мог уследить глаз, туда-сюда, сплетая узор волшебства и чуда. Инструменты рядом с троном, словно на крыльях, взмыли в воздух, устремились вперёд, сгруппировавшись над авансценой. Пауза, и затем группа из трёх высоковольтных газоразрядных трубок — неоновой, ртутной и ещё одной, которую я не знаю — засияла яркими, пульсирующими красками, выходящими далеко за рамки любого земного искусства. Вытянутая в тонкий стебель катодная трубка вырвалась вперёд, на мгновение зависла, а затем начала странно светиться, ионизируя воздух своими стремительными лучами. Маленькая полусфера из какого-то тёмного минерала промелькнула перед окошком трубки на пути лучей.
Она мгновенно вспыхнула голубым пламенем, ярким, ослепительным, сверкающим танцующими оранжево-красными искрами — и всё же те из нас, кто сидел, ослеплённый, на расстоянии вытянутой руки от неё, не почувствовали исходящего от полусферы жара, только странное пощипывающее ощущение, которое говорило о больших скрытых электрических силах, заключённых в атмосфере. Более того, луч погас, как и разрядные трубки, но холодное голубое пламя горело само по себе, не ослабевая, описывая медленные, маленькие круги над нашими головами, пока не скрылось из виду под аккомпанемент ударов клавиш.