— Верно.
— Тогда не говори чушь. Ты ее и так достаточно наговорил, пока мы были молоды.
— И то правда, — он усмехнулся, потом указал на «Воксхолл». — А кто в машине?
— Мой отец, — голос Маршели сразу изменился.
— Ясно. Как он?
Этот невинный вопрос заставил глаза женщины наполниться слезами.
— Что случилось? — Фин даже испугался. Но Маршели молчала, как будто боялась не справиться с голосом. Наконец она смогла вымолвить:
— Мама выгнала его. Говорит, она так больше не может. Теперь мне придется смотреть за ним.
— Почему?..
— У него маразм, Фин. Когда ты видел его в последний раз, все было не так плохо. Но ситуация быстро ухудшается. С каждым днем он все беспомощней, — Маршели оглянулась на машину, и из глаз ее потекли слезы. — Но я не могу смотреть за ним. Не могу!.. Я только начала приходить в себя после двадцати лет жизни с Артэром и его матерью. У меня впереди экзамены, надо думать о будущем Фионлаха, — она посмотрела на Фина в отчаянии. — Это звучит ужасно, да? Я просто эгоистка.
Фин хотел обнять ее и прижать к себе, но не мог. С последней встречи прошло слишком много времени. Поэтому он просто сказал:
— Вовсе нет.
— Но это мой отец!
— Я думаю, социальная служба что-нибудь найдет для него. Хотя бы временно. А дом престарелых?
— Мы не можем себе его позволить. Ферма была не наша — мы ее арендовали, — Маршели вытерла слезы тыльной стороной ладони, постаралась взять себя в руки. — Я звонила в социальную службу, еще из маминого дома. Я им все объяснила, но там сказали, мне надо приехать и поговорить с ними лично. Сейчас я хотела отвезти отца в социальный центр и подумать, что делать дальше, — она покачала головой, борясь с подступающими слезами. — Я просто не знаю, как быть.
— Я переоденусь и съезжу с вами в город, — предложил Фин. — Пообедаем с твоим отцом в пабе, потом оставим его в центре и поедем говорить с социальной службой.
Маршели всмотрелась в его лицо грустными синими глазами:
— Зачем тебе это, Фин?
— Мне нужно передохнуть, — усмехнулся он. — И я хочу выпить пива.
«Краун-Отель» располагался на узком перешейке под названием Саут-Бич, разделявшем внутреннюю и внешнюю бухты Сторновея. Бар там на втором этаже, и из него открывается вид на обе бухты. Рыболовецкий флот стоял на якоре во внутренних водах, покачиваясь на волнах прилива. Траулеры и краболовные суда, старые и ржавые, но при этом ярко раскрашенные. Как старухи, которые прячут за слоями косметики следы неумолимого времени.
Тормод был дезориентирован. Вначале он не узнал Фина, но потом тот заговорил с ним о своем детстве, о том, как навещал Маршели на ферме. Тогда он уже был влюблен в нее по уши, и судьба их была предрешена. Тут лицо Тормода осветилось — он вспомнил друга своей дочери, каким он был в детстве.
— Ты быстро вырос, мальчик! — и он взъерошил Фину волосы, как будто тому было всего пять лет. — Как твои родители?
Маршели смущенно взглянула на Фина и тихо произнесла:
— Пап, его родители погибли в аварии больше тридцати лет назад.
Лицо Тормода стало печальным. Он повернулся к собеседнику — синие глаза влажно блеснули за стеклами круглых очков в серебристой оправе. Такие же глаза были у его дочери и ее сына; вот она, неразрывная связь поколений.
— Мне очень жаль, сынок.
Фин усадил Маршели с отцом за столик у окна и отошел к барной стойке — взять меню и заказать напитки. Когда он вернулся, Тормод пытался вытащить что-то из кармана брюк, вертясь на стуле. «Вот черт», — повторял он.
— Что он делает?
Женщина с унылым видом покачала головой:
— Он снова начал курить. А ведь бросил двадцать с лишним лет назад! У него в кармане пачка сигарет, но он не может ее достать.
— Мистер Макдональд, здесь нельзя курить, — предупредил Фин. — Для этого придется выйти на улицу.
— Но там дождь!
— Нет, дождя пока нет. Я могу постоять с вами, пока вы курите.
— Не могу вытащить эту дрянь из кармана! — Тормод говорил громко, почти кричал. Бар понемногу заполнялся жителями Сторновея и туристами — близилось обеденное время. На них начинали поглядывать.
— Папа, не надо кричать, — театральным шепотом заметила Маршели. — Хочешь, я достану их?
— Я и сам прекрасно справлюсь!
К ним стали оборачиваться. Бармен принес их напитки. Это оказался парень лет двадцати, с польским акцентом. Тормод поднял на него глаза и заявил:
— Подбавь огоньку!
— Он хочет курить, — извиняющимся тоном сказала Маршели. Потом Фину: