Своего отца я не видел, только слышал рассказы о нем. Конечно, он был моряком. В те времена все, кто хоть чего-то стоили, шли на флот. День, когда мама позвала нас в гостиную, чтобы сообщить новости, выдался довольно мрачным. До Рождества оставалось совсем немного, и мама постаралась украсить дом. Нам было ужасно интересно, что за подарки мы получим. Ничего особенного мы не ждали, но сюрприз есть сюрприз.
На улице шел снег — правда, очень быстро он превратился в снег с дождем. Но в воздухе успела повиснуть зеленовато-серая дымка. Да и света в окна доходного дома проникало совсем не много.
Если верить моей памяти, наша мать была красивой женщиной. Правда, помню я о ней мало. Помню, какая она была мягкая, когда обнимала меня; помню запах ее духов и еще фартук в синий цветочек, который она всегда носила. Она посадила нас с братом на кушетку, а сама встала перед нами на колени и положила мне руку на плечо. Мама была очень бледная — такого же цвета, как снег. И я видел, что она плакала. Мне тогда было всего четыре года, а Питеру — на год меньше. Его зачали во время увольнительной, до того, как отца отправили в море. Мама сказала нам: «Мальчики, ваш папа не вернется». Ее голос дрогнул. Больше ничего из того дня я не помню. И рождество в тот год было невеселым. Все мои воспоминания о временах детства — цвета сепии, как выцветшая чернобелая фотокарточка. Тусклые и невзрачные. Лишь потом, став старше, я узнал, что корабль отца потопила немецкая подводная лодка. Он шел в одном из конвоев, на которые эти подлодки всегда нападали в Атлантическом океане, между Англией и Америкой. Когда я это узнал, у меня возникло чувство, что я тону вместе с отцом, падаю сквозь толщу воды во тьму.
— У вас остались родственники на Харрисе, мистер Макдональд? — Фин очень серьезно смотрит на меня. Он-то и задал этот вопрос. У Фина красивые зеленые глаза. Не понимаю, почему Маршели вышла не за него, а за этого никчемного Артэра Макиннеса. Мне он никогда не нравился.
Фин все еще смотрит на меня, и я пытаюсь вспомнить, что он спрашивал. Что-то о моей семье.
— Я был с матерью в ту ночь, когда она умерла, — говорю я ему. И вдруг чувствую, что на глазах у меня слезы. Ну почему мама ушла?.. В той комнате было так темно. Темно, жарко, и воздух пах болезнью и смертью. На тумбочке стояла электрическая лампа, она бросала бледный свет на мамино лицо. Сколько мне тогда было лет? Сейчас трудно вспомнить. Наверное, лет тринадцать-четырнадцать. Я был уже достаточно взрослый, чтобы все понимать, но не дорос до ответственности. И не был готов отправиться в одиночное плавание по бурному морю жизни. Да и можно ли быть к этому готовым? Я даже представить себе не мог, какой станет моя жизнь. До этого я знал только тепло и безопасность своего дома да мать, которая меня любила.
Не знаю, где в ту ночь был Питер. Наверное, он уже спал. Бедный Питер! После падения с карусели на детской площадке он так и не стал прежним. Как глупо — один раз проявил беспечность, сходя с карусели до того, как она остановилась, и его жизнь изменилась раз и навсегда.
У мамы были темные глаза, в них отражалась лампа, что стояла на тумбочке. Но я видел, как этот свет меркнет. Она повернулась ко мне. В ее глазах была такая грусть! Я знал: грустит она не о себе, а обо мне. Мама подняла правую руку и сняла с левой, лежавшей поверх одеяла, кольцо. Я никогда не видел такого кольца — массивное, серебряное, с двумя переплетающимися змеями. Его привез откуда-то из-за границы один из родичей моего отца, и с тех пор оно передавалось в семье из поколения в поколение. Когда отец женился на матери, у него не было денег, и он подарил это кольцо маме в качестве обручального.
Сейчас мама взяла мою руку, положила на ладонь кольцо и сложила свои пальцы поверх моих.
— Я прошу тебя присмотреть за Питером, — сказала она мне. — Он не выживет один. Пожалуйста, обещай мне, Джонни. Обещай, что будешь заботиться о нем.
Конечно, тогда я не понимал, какая это ответственность. Но это была последняя просьба моей матери. Я торжественно кивнул и дал обещание. Она улыбнулась и слегка сжала мои пальцы. Я видел, как угас свет в ее глазах и как они закрылись. Ее рука расслабилась и отпустила мою.
Священник пришел только через пятнадцать минут.
Проклятье! Что это звенит?
Глава десятая
Маршели, взволнованная и смущенная, кинулась искать в сумочке телефон. Она невольно помешала беседе; впрочем, ее отец мало что им рассказал. Но он сумел вспомнить, что был с матерью в момент ее смерти, и по его лицу покатились слезы. Он явно переживал какую-то эмоциональную бурю. Звонок телефона помешал ему.