— Это мазь для татуировок. Втирай в рану после каждого мытья — немного, только чтобы увлажнить. Тогда корочка не образуется. А если все-таки появится, ее нельзя срывать, а то чернила с ней уйдут. Кожа будет заживать, и образуется мембрана, которая потом сойдет. Если все делать правильно, заживет недели через две.
Тату-мастер знал свое дело. Рука зажила дней через двенадцать, и тогда мы увидели, как хорошо все получилось. Сразу было видно, что на правой руке у Питера именно Элвис. А надпись под портретом выглядела, как воротник рубашки. Конечно, нам пришлось потрудиться, чтобы никто ничего не заметил. В Дине и в школе Питер ходил только в рубашках с длинными рукавами, хотя еще стояло лето. На время купания он перевязал руку и не окунал ее в воду. Другим мальчикам я сказал, что у него псориаз — кожное заболевание, о котором я прочел в каком-то журнале. Так что татуировка оставалась нашим секретом.
До того самого дня в конце октября.
Питер просто не мог хранить секрет, как дырявое ведро не держит воду. Он был настолько открыт, настолько не способен на обман или нечестность, что рано или поздно рассказал бы кому-то про татуировку. Хотя бы ради того, чтобы ее показать. Он часто сидел, рассматривая наколку. Наклонял голову так и сяк, поворачивал руку, чтобы видеть ее под разными углами. Больше всего ему нравилось смотреть на свое отражение в зеркале. Так он как будто видел татуировку на ком-то другом, кого можно было уважать и любить. Между «разбитыми сердцами» и «отелем» было маленькое красное разбитое сердце — единственное цветное пятно во всей картинке. Питеру оно очень нравилось; иногда я видел, как он его трогает, будто гладит. Но больше всего ему нравилось, что Элвис теперь принадлежит ему и всегда будет с ним. До последнего дня его, как оказалось, короткой жизни.
В тот год рано выпал снег. Его было немного, но он лежал на крышах, на карнизах, на ветвях деревьев, которые стояли голыми после необычно сильных осенних ветров. На контрасте с ним все остальное казалось темнее — вода в реке, закопченный камень старых мельниц, домики рабочих в деревне. Небо закрывали свинцовые тучи, но сверху их подсвечивало солнце. В итоге свет рассеивался, не оставляя теней. Воздух был холодным, бодрящим и щипал нос. Снег замерз и хрустел под ногами.
В школе была утренняя перемена, и все вышли на улицу. Наши голоса далеко разносились в морозном воздухе, а пар от дыхания плыл над головами, как дым из пасти дракона. Я заметил, что Питер стоит у ворот в окружении группы парней. Когда я подошел, было уже поздно. Вряд ли можно было найти более опасную компанию, чтобы хвастаться татуировкой. Три брата Келли и несколько их друзей, все — неприятные типы. Мы общались с Келли только потому, что они, как и мы, были католиками. Нас всех заставляли стоять на холоде, пока протестанты не закончат утреннюю молитву. В таких условиях даже враги чувствуют, что у них есть что-то общее. А так Келли были плохой компанией. Четыре брата, один еще не учился в нашей школе, потому что был младше всех. Дэниэл и Томас — примерно моего возраста, с разницей в год. И Патрик — на год старше. Говорили, что их отец связан с какой-то известной эдинбургской бандой, что он сидел с тюрьме. По слухам, у него был шрам, который тянулся от левого угла рта до мочки левого уха, как продолжение нижней губы. Сам я никогда его не видел, но легко мог представить по описанию.
Кэтрин оказалась у ворот раньше меня. Она уже тогда начала защищать Питера. Она была младше меня, примерно одного возраста с братом, но опекала нас по-матерински. Причем ничего сентиментального в этом не было. Она опекала нас свысока, даже грубовато; возможно, так же поступала ее мать. Кэтрин скорее могла дать пинка под зад и наорать, чем предупредить или, не дай бог, похвалить.
Я подбежал к воротам как раз вовремя, чтобы увидеть, с каким удивлением она смотрит на татуировку Питера. Мы же ничего ей не рассказывали. Она взглянула на меня, и я сразу понял, как она обижена. Мой брат тем временем стоял без куртки, с закатанным рукавом. Даже братья Келли, которых трудно было удивить, глазели на него разинув рот. Первым выгоду в ситуации увидел Патрик.
— Тебе попадет, когда об этом узнают, дурачок, — сказал он. — Кто это сделал?
— Секрет! — Питер принялся опускать рукав, но Патрик схватил его за руку.
— Тут работал мастер, верно? У него теперь будут проблемы. Тебе сколько, пятнадцать? Ты должен был получить разрешение родителей! — и старший Келли злобно рассмеялся. — Но родителей у тебя нет, так что это будет нелегко.
— Лучше быть сиротой, чем иметь отца, который в тюрьме сидел! — голос Кэтрин словно прорезал смех парней. Патрик хмуро взглянул на нее: