— Ничего.
— Сто лет не ел индийской еды! А где сейчас наше тело?
— В холодильнике, в морге больницы.
Профессор Малгрю потер руки:
— Пойдемте на него посмотрим, пока не начало разлагаться! Потом и пообедать можно будет. Умираю с голода!
Тело, разложенное на прозекторском столе, выглядело каким-то скукоженным, хотя при жизни человек явно был неплохо сложен. Кожа его была цвета заварки, а черты лица казались вырезанными из каучука.
Под белым халатом на профессоре Малгрю был темно-синий спортивный костюм, рот и нос закрывала ярко-желтая маска. Над ней красовались огромные защитные очки в черепаховой оправе, из-за которых голова профессора казалась меньше. Он напоминал карикатуру на самого себя, но, казалось, совершенно не осознавал, как по-дурацки выглядит. Он ловко двигался вокруг стола, производя измерения. Тихо шуршали зеленые бахилы, надетые на белые кроссовки. Малгрю отошел к висевшей на стене доске, чтобы записать полученные данные. Маркер скрипел, а профессор говорил не переставая:
— Бедняга весит всего сорок один килограмм. Немного для человека ростом сто семьдесят три сантиметра, — он посмотрел на Ганна поверх очков и пояснил: — Это чуть больше пяти футов восьми дюймов.
— Думаете, он был болен?
— Не обязательно. Тело неплохо сохранилось, но оно должно было потерять много жидкости за время пребывания в болоте. Нет, мне кажется, он был вполне здоров.
— А возраст?
— Немного меньше двадцати. Или немного больше.
— Нет, я не о том. Сколько он пролежал в болоте?
Профессор Малгрю приподнял бровь и укоризненно посмотрел на полицейского.
— Будьте терпеливы. Я же не машина для радиоуглеродного анализа, сержант!
Он вернулся к телу и перевернул его на живот, наклонился, убирая фрагменты бурого и желто-зеленого мха.
— На теле была одежда?
— Нет, не было, — Ганн придвинулся ближе, пытаясь понять, что привлекло внимание профессора. — Мы все вокруг него перевернули. Ни одежды, ни вещей.
— Хм. Тогда я бы сказал, что перед погребением он был завернут во что-то вроде одеяла. И пролежал так несколько часов.
Брови сержанта удивленно взлетели вверх:
— Как вы это узнали?
— В первые часы после смерти, мистер Ганн, кровь скапливается в нижней части тела, вызывая красновато-фиолетовое окрашивание кожи. Мы называем это «синюшность». Внимательно посмотрите на спину, ягодицы и бедра: здесь кожа темнее, но в синюшности просматривается более светлый рисунок.
— И что это значит?
— Это значит, что после смерти он восемь-десять часов пролежал на спине, завернутый в какое-то одеяло, ткань которого оставила на потемневшей коже свой рисунок. Можно помыть его и сфотографировать. Если хотите, художник зарисует этот узор.
С помощью пинцета Малгрю собрал с кожи несколько ниточек.
— Похоже на шерсть. Это будет нетрудно проверить.
Ганн кивнул. Он решил не спрашивать, зачем восстанавливать узор и ткань одеяла, которое изготовили сотни, а может, и тысячи лет назад. Патологоанатом вернулся к осмотру головы.
— От глаз почти ничего не осталось, так что цвет радужек определить невозможно. Волосы темные, рыже-коричневые, но это вовсе не их первоначальный цвет. Их, как и кожу, окрасил торф, — профессор уже ощупывал нос. — А вот это интересно! — Он осмотрел свои затянутые в латекс пальцы. — У него в носу много тонкого серебристого песка. Такой же песок виден в повреждениях кожи на коленях и тыльных сторонах стоп, — профессор перешел к осмотру лба, стер грязь с левого виска и волос над ним.
— Черт возьми!
— Что такое?
— У него изогнутый шрам на левой передней височной доле. Длина — примерно десять сантиметров.
— Рана?
Малгрю покачал головой в задумчивости.
— Больше похоже на операционный шрам. Я бы сказал, что этого молодого человека оперировали из-за травмы головы.
Ганн был поражен.
— Значит, труп гораздо свежее, чем мы думали?
Малгрю улыбнулся с некоторым превосходством:
— Все зависит от того, что понимать под «свежим», сержант. Операции на голове — одни из самых древних. Об этом говорят обширные археологические данные. Такие операции делали еще во времена неолита, — он помолчал, потом добавил для Ганна: — В каменном веке.