- С удовольствием. - Она обернулась через плечо. - Ты не против, Курт?
В ответ я получил лишь угрожающий взгляд, и тут заиграла музыка. А Хина Бенн умела танцевать.
Она и в самом деле умела танцевать, и музыканты это знали. Неожиданно ритм сменился, зазвучал испанский танец, однако я какое-то время жил по ту сторону границы - в Соноре и Чиуауа - и любил танцевать в испанском стиле. На несколько минут танцевальная площадка оказалась в нашем полном распоряжении... а она танцевала замечательно.
Я поймал на себе обжигающий взгляд Энн Тимберли; ее губы были плотно сжаты, как я надеялся, от гнева или раздражения. Когда танец закончился, со всех сторон раздались аплодисменты, и Хина посмотрела на меня:
- Вы прекрасно танцуете, мистер Тэлон. Я и не подозревала, что, кроме Фуэнтеса, здесь кто-нибудь еще может так хорошо танцевать мексиканские танцы.
- Мне доводилось ездить по Соноре.
- Вот как! Очевидно, - улыбнулась она, - вы там не только ездили. Давайте еще потом потанцуем, хорошо?
Расставшись с Хиной, я осмотрел зал и встретился взглядом с девушкой в блеклом клетчатом платье. Свернув на полпути, подошел к ней:
- Не хотите потанцевать? Меня зовут Майло Тэлон.
- Я знаю, кто вы, - спокойно ответила она, немного неуклюже приподнимаясь. - Спасибо за приглашение. Я боялась, что никто этого не сделает.
- Вы здесь никого не знаете?
- Я живу не очень далеко, но никогда раньше не бывала на танцах и не могу задерживаться надолго.
- Очень жаль.
- Мне тоже... я должна возвращаться. Мне нельзя отлучаться.
- А где вы живете?
Она проигнорировала мой вопрос.
- Мне просто необходимо было прийти! Мне так хотелось видеть людей, слышать музыку!
- Тогда я рад, что вы пришли.
Она держалась напряженно, осторожно и слишком тщательно выполняла каждое па. Не думаю, что ей доводилось часто танцевать.
- Вы приехали с отцом?
Она быстро посмотрела на меня, как бы прикидывая, что мне известно о ней.
- Нет... одна.
Все остальные девушки прибыли сюда в чьем-либо сопровождении - если не с другом, то со своими домашними или другими девушками, а жилья поблизости просто не было.
- Вам лучше найти кого-нибудь, кто проводит вас домой, - предложил я. Ночи стоят очень темные.
Она улыбнулась:
- Я езжу верхом каждую ночь... одна. Я люблю ночь. К тем, кто ее понимает, она относится благосклонно.
Удивленный услышанным, я снова посмотрел на нее.
- Вам известно мое имя, - сказал я. - Его мало кто здесь знает.
- О вас я знаю больше, чем о ком-либо из них, - тихо произнесла она, и если бы до них дошло, кто вы такой, то все - все без исключения изумились бы.
Неожиданно ее поведение изменилось.
- Иногда они мне кажутся такими глупыми! Такими напыщенными! Так важничают! А майор! Он, наверное, и в самом деле хороший человек, если бы только оставил в покое свое дурацкое звание! Оно ему не нужно. Как и ей.
- Кому, Энн?
Она резко повернулась и посмотрела на меня:
- Вы с ней знакомы?
Встречались. Боюсь, что встреча получилась не дружеской.
Она улыбнулась, немного злорадно, хотя я не думал, что за этим стоит настоящий гнев.
- Если бы только они знали! Ведь ваши Пустоши больше, чем все их ранчо! И у вас больше скота, чем у Бэлча, Сэддлера и майора, вместе взятых!
Теперь я вытаращил от удивления глаза.
- Откуда вам все это известно? Кто вы?
- Не скажу. - Она сделала паузу, музыка смолкла, и мы остановились далеко от того места, где она сидела до этого. - Мое имя вам все равно ничего не откроет. Вы его никогда не слышали.
- Вы не замужем?
Мгновение она колебалась, но потом ответила:
- Нет. Не замужем. - И с горечью добавила: - И вряд ли выйду.
Глава 8
Фуэнтес не спеша обошел зал кругом и приблизился ко мне.
- Не знал, что ты умеешь танцевать наши танцы, - улыбнулся он. Потом, понизив голос, добавил: - Не отходи далеко. Могут возникнуть осложнения.
Я заметил, как Бен Ропер подошел и остановился возле Денни Рольфа, который стоял всего в нескольких шагах от скамьи, где сидели Розитер и Барби-Энн. За весь вечер Роджер Бэлч так и не пригласил ее на танец.
- А в чем дело?
Фуэнтес пожал плечами.
- Точно не знаю, но у меня есть предчувствие.
Я быстро пробежал глазами по залу. Поручиться за Денни трудно, но Фуэнтес и Ропер... Эти не подведут.
- Послушай, - спросил я, - высоко ли обычно поднимаются ставки?
- Самое большее - до десяти долларов. Как правило, начинают с доллара и доходят до трех или пяти. Обычно ставка в пять долларов считается весьма крупной. Лишь раз мне пришлось быть свидетелем, когда дошли до десяти... а это большие деньги. Здесь никто, кроме Роджера Бэлча, не позволит себе дать такую цену, разве что майор.
- А сам Бэлч?
Фуэнтес улыбнулся.
- Шутишь, амиго. Бэлч не тратит деньги на такие развлечения. Скорее всего, он будет участвовать в аукционе, но не пойдет выше трех долларов.
- А как насчет коробки Энн Тимберли?
Фуэнтес бросил на меня быстрый взгляд.
- А ты любишь играть с огнем, амиго. За нее цена поднимется до трех, может быть, пяти долларов.
- А у Хины Бенн?
- То же самое.
- Тони?
- Si?
- А эта маленькая девушка, которая приехала одна. Ей нужно пораньше уехать отсюда... Представляешь, ей известно обо мне то, что больше никто не знает, по крайней мере, здесь.
Он посмотрел на нее, потом на меня.
- Я же говорил тебе, что впервые ее вижу и не заметил, как она приехала. Она что-то знает о тебе? Может, ее родня из тех же мест, что и ты?
- Нет... Уверен, что нет. Я никогда ее не встречал. И потом, в радиусе пятидесяти миль от моего родного ранчо нет такой девушки, которую я не знал бы.
Фуэнтес усмехнулся:
- Мне стоило бы заключить пари. Значит, у тебя есть ранчо?
- У нас... у моей матери, моего брата и у меня.
- И все-таки ты здесь?
- Где-то там за горами находится земля обетованная. Я был рожден для того, чтобы найти ее.
- Как и я, но мы никогда не найдем ее, амиго.
- Надеюсь, что нет. Я рожден для дороги, а не для того, чтобы дойти до конца. - Я помолчал. - Мы - ты и я - рождены, чтобы открывать и обустраивать для тех, кто придет за нами. Они будут жить на более богатой и плодородной земле, но путь к ней прокладывать нам. Мы отправимся в далекие земли, где нашими спутниками будут лишь ветер, дождь и солнце, и пойдем теми тропами, которыми ходят индейцы и бизоны.
- Ты говоришь, как поэт.
Я криво усмехнулся:
- Да, и работаю как вол, очень много, но именно эта поэзия и заставляет нас двигаться. Жить беспокойной жизнью - мое благословение или мое проклятие, смотря с какой стороны взглянуть. Все они, - - я обвел рукою зал, - живут в поэзии и в драме, живут ради будущего, только сами не подозревают ни о чем - они просто так не думают. Большинство из них в юности наслушались рассказов людей, побывавших за горами или мечтавших об этом, а те, кто не слышал, читали о них в книгах.
Однажды я разговаривал со старым стрелком, который еще мальчиком работал на ферме в Айове. Как-то к ним на двор въехал человек с винтовкой и револьвером, в одежде из оленьих шкур и широкополой шляпе, на великолепном черном скакуне. Он хотел только одного - напоить коня. Но мальчик уговорил его остаться поужинать и переночевать и весь вечер слушал его рассказы об индейцах и бизонах, но в основном - о необъятной земле, далеких горах и равнинах, поросших колышущейся на ветру высокой травой.
Фуэнтес кивнул.
- Со мною было точно так же. Когда мой отец возвращался с гор, он рассказывал нам о медведях или львах, которых видел. Он мог приехать пыльным и усталым, с руками, задубевшими от лассо и клеймения и ежедневной двадцатичасовой работы, но от него пахло лошадьми и дымом костра. А однажды он не вернулся.