На четырех койках лежали измятые постели, другие четыре, представлявшие собой привязанные к раме сыромятным ремнем коровьи шкуры вместо сетки, пустовали.
Вдоль стены на крючках висели пальто и плащи; рядом стояли две скамьи. На столе - керосиновая лампа, на скобе возле печи еще одна. Два фонаря с треснувшими стеклами на стене.
Пол истерся и запылился до такой степени, словно его никогда не подметали, но поскольку я вырос у мамы, которая всегда следила за порядком, то догадался, что здесь все-таки убирают. За дверью находился умывальник, над ним - прибитый гвоздем кусок зеркала с трещиной посредине и полотенце на ролике, которым слишком долго пользовались не менее сорока или пятидесяти пар рук.
Поплескавшись в тазу, я вымыл руки, расчесал волосы и взглянул на мужчину в зеркале. Это был я - парень с худым, смуглым лицом, бакенбардами и усами. Впервые за три или четыре месяца я увидел свое отражение в чем-то другом, кроме воды, но, похоже, я не слишком изменился. Шрам на скуле, где кожу царапнула пуля, почти исчез.
Появился Денни и, смочив водой волосы, пригладил их назад. Возле макушки остался торчать вихор.
- Кормежка здесь хорошая - она отлично готовит.
- Сама готовит?
- А кто же еще?
Я отряхнул шляпой пыль с мятой одежды и направился к дому; мои глаза пробежались по холмам, отмечая те места, с которых могли наблюдать за ранчо. Таких оказалось немного; холмы выглядели безлюдными.
Маленькая загородка перед домом окружала пустой дворик с несколькими цветами довольно жалкого вида. Выложенная камнем дорожка вела к двери. В комнате стоял стол под скатертью в красную и белую клетку, на котором уже были расставлены покрытые чем-то вроде голубой эмали тарелки с аппетитным на вид рагу, тут же примостился щербатый эмалированный кофейник, а на буфете красовался яблочный пирог... конечно, из сушеных яблок, но тоже весьма аппетитный. Кроме того, стоял горшок с бобами, желе из диких яблок и лежали толстые куски белого хлеба, словно только что вынутого из печи.
Девушка оказалась еще тоньше, чем мне вначале показалось, а глаза ее еще голубей.
- Меня зовут Барби-Энн. А это мой отец, Генри Розитер. - Она кивнула в сторону главы стола.
У него сохранилась осанка некогда крупного мужчины, а кисти и запястья человека, который, по-видимому, когда-то обладал недюжинной силой. Теперь же это был старый, седой человек с усами, как у моржа, и слишком длинными белыми волосами. Его глаза смотрели невидящим взглядом, однако я откуда-то знал его тоже.
Я поздоровался и представился, и его голова качнулась в ответ. Он перевел незрячий взгляд в мою сторону, но настолько точно, что я почувствовал некоторое беспокойство.
- Кто это сказал? - хрипло спросил он. - Кто говорил?
- Это новый работник, отец. Он только что приехал вместе с ребятами.
- Мы немного повздорили с Бэлчем и Сэддлером, - объяснил Хинг. - Он принял нашу сторону.
О, он знал! Он все знал, однако оказался настолько проницательным, чтобы не задавать больше вопросов... по крайней мере насчет меня.
- Нам понадобится работник. Ты готов воевать, сынок?
- Я родился готовым, - ответил я, - хотя мирно разъезжаю, пока меня не трогают.
- Если хочешь, можешь ехать, - заметил Розитер. -Направишься на запад или север - проедешь спокойно. На юг или восток - у тебя мало шансов пробиться... очень мало.
Медленно, немного небрежным тоном Хинг объяснил, что произошло при встрече с Бэлчем и Сэддлером, изобразив довольно скупую, но не оставлявшую ни в ком сомнений картину случившегося.
Барби-Энн ела молча. Раза два она взглянула на меня с беспокойством, но не более того. Никто особенно не разговаривал, поскольку у обитателей ранчо не в обычае болтать за ужином. Прием пищи - серьезное занятие, и мы придерживались этой заповеди. Однако у меня дома разговаривали. Папа, образованный человек, питал к этому слабость, да ему и было что сказать, и все мы любили поговорить. Мы часто беседовали, но только между собой.
Загрузив желудки пирогом, ковбои принялись за кофе. Розитер перевел свои незрячие глаза на Хинга.
- Будут неприятности?
- Видимо, так. Думаю, он намерен держать нас по ту сторону плато, не обращая внимание, где чей скот пасется. И хотя мы готовы драться, нам просто не одолеть их.
Розитер повернул голову ко мне и снова не промахнулся ни на йоту.
- Ты видел много скота со "Стременем"?
- Не считал. Где-то пятнадцать-двадцать голов - там, где я проезжал. И, пожалуй, раза в два больше со "Шпорой".
- Тогда будут неприятности. Сколько у него людей?
Хинг вел себя осторожно. Он с минуту подумал, потом пожал плечами.
- Точно не скажу. Было восемь, но я слыхал, что он нанял еще. И потом, с ним этот тип, которого я раньше никогда не видел.
Покончив с ужином, парни направились в "казарму", однако Денни замешкался, дожидаясь меня. Я помедлил, потом все же встал.
- А ты, - приказал Розитер, - сядь. Ты новый работник, и нам неплохо бы поговорить. - Он повернул голову. - Спокойной ночи, Денни.
- Спокойной ночи, - нехотя отозвался Денни и вышел.
Барби-Энн ушла на кухню, и он спросил:
- Как, ты сказал, твое имя?
- Ты его знаешь, - ответил я.
- Ты разыскивал меня?
- Нет, просто скитаюсь.
- Семь лет... семь лет слепоты, - горько покачал он головой. - За меня смотрит Барби-Энн. Она и Хинг. Он хороший человек, этот Хинг.
- Не сомневаюсь.
- У меня ничего нет. Когда мы собираем и отправляем наш скот, немного набирается. Только то, что я должен работникам, и на припасы на следующий год... если нам удается собрать то, что имеем, и добраться со стадом до главной железнодорожной станции. - Он положил руки на стол, шаря в поисках трубки и табака. И только я собрался подтолкнуть их к нему, как его рука сама наткнулась на них. Он принялся набивать трубку. - У меня никогда ничего не было. Все оборачивалось для меня неудачей. Тут мое последнее пристанище... кое-что для Барби-Энн, если удастся сохранить это.
- Ей лучше бы перебраться в какой-нибудь большой город. Для девушки тут менее подходящее место.
- А ты думаешь, в городах подходящее? И тебе и мне известно, что за жизнь в городах, а у нее нет никаких сбережений. Здесь все, что у меня есть. Ты можешь забрать мое добро прямо сейчас, но тебе придется драться.
- Ты сам нарывался на неприятности, Розитер. Мне не нужно твое хозяйство. Ты обманул своих друзей и получил лишь то, что заслужил.
- Тсс! Не так громко. Барби-Энн ничего не знает о тех днях.
- Я ей не скажу.
- Как твоя мама? Эм все еще жива?
- Жива? Эм умрет только тогда, когда рухнут горы. С тех пор как умер отец, она управляет хозяйством, и делает это твердой рукой.
- Признаюсь, она пугала меня. Я всегда побаивался твоей мамы - и не только я один. Она нагоняла страх на многих мужчин. Да, в этой женщине стальная сила... стальная.
Я посмотрел на него через стол. Старик все еще выглядел крупным, но это была всего лишь оболочка. Я помнил его, каким он явился к нам на Пустошь работать, - сам я тогда еще пешком под стол ходил.
Он был большим, загорелым и необыкновенно красивым мужчиной, который прекрасно орудовал лассо. И разбирался во всех породах скота. У нас не хватало людей, а он трудился за двоих. Но беда в том, что он работал не за двоих, а за троих, потому что однажды ночью покинул ранчо, перегнав часть нашего скота на самый дальний выпас.
Папа сильно повредил ногу и лежал в постели, мама ухаживала за ним, а этот детина, который всегда выражал готовность помочь, незаметно обкрадывал нас. Однако "он выручил нас в тяжелые времена.
Он исчез внезапно, не сказав никому ни слова; только на третий день мы узнали, что он ушел, а через неделю догадались, что случилось что-то нехорошее. Подозрения зародились у мамы. Она отправилась на разведку, и я пошел с ней. Когда мы обнаружили загон, где он держал стадо, прошло уже около двух недель.