КРИМИНАЛ ЗА КРИМИНАЛОМ
Мы к путчу подошли с прекрасными для ордера на арест и санкции на обыск показателями: выбили лицензию на право заниматься внешнеэкономической деятельностью, первыми в стране выпустили в продажу акции МЕНАТЕПа, не испросив ни у кого разрешения. В конце концов, в цивилизованном мире разрешения на инициативу и предприимчивость не спрашивают, пока будешь ходить по инстанциям – конкуренты обгонят.
Минфины Союза и России были разъярены: кто позволил?! Готовились предъявить нам обвинение в подрыве финансовой системы страны, да вовремя одумались. История с продажей и выпуском акций получила международный резонанс: мир увидел в ней весомое доказательство того, что мы действительно идем в сторону цивилизованной предприимчивости. Но... досье опять пополнялось.
Мы продаем и покупаем валюту за рубли – это опять по части криминала. Каждый шаг МЕНАТЕПа в некотором роде был шагом самоубийцы. Мы шли с упреждением закона. Что-то сделаем – только после этого просыпался законодатель, начинал подводить юридическую базу. Мы были первопроходцами, принимали на себя первый удар. Запятую в приговоре «казнить нельзя помиловать», если его отнести к МЕНАТЕПу, ставил не Закон, – превалировал субъективный фактор.
СУДЬБА В ЗАПЯТОЙ
Запятую могли поставить в любой момент. Мы слишком любим и ценим независимость, чтобы не ненавидеть двусмысленность ситуации, зависеть от настроения державного сатрапа: хочу – казню, хочу – помилую. Мы не ходили, и не будем ходить в ожидающих милости от сановника любого ранга, но внедренное в подкорку ожидание произвола – изматывает. Скольких талантливых писателей погубил внутренний редактор, знавший, что пропустит цензура, а перед чем ляжет костьми, сколько великих намерений пропало – не подсчитать. Страх, что тебя в любой момент, как говорится, прищучат, творческому тонусу не способствует. Все годы в МЕНАТЕПе – годы ожидания, годы риска, отнюдь не коммерческого. С головой на плахе может ли быть стопроцентная отдача?
Если бы рисковали одни мы – еще куда бы ни шло. В рискующих ходил весь истеблишмент – генералитет и старший офицерский корпус МЕНАТЕПа. Наша кадровая элита, люди, которые нам поверили и пошли за нами. Рисковали и бухгалтерские службы – нет ли корыстной заинтересованности в проведении и оплате операций, составляющих сердцевину нашей деятельности. Рисковали и наши деловые партнеры: в случае осложнений с МЕНАТЕПОМ блокировались немалые суммы. Как вовлеченные в преступный оборот, они подлежали изъятию.
ГКЧП, проведя операцию «Конфискация: август-91», сразу нажил бы политический капитал: новоявленных эксплуататоров экспроприировали, награбленное вернули трудовому народу. И первыми зааплодировали бы внуки Макара Нагульнова. Они бы рьяно взялись за дело. Пииты вмиг бы сочинили эпитафию предпринимательству под многомиллионное «Одобрямс!»
ПРАВНУКИ ХЛЕСТАКОВА
Заметим попутно, что помещать голову на плаху способствовало и скопище, мягко говоря, не очень далеких людей, собравшихся в союзном правительстве, мастеров интриги, конъюнктуры, но никак не дела. Была в нем одна дама, в недавнем прошлом профсоюзная богиня. Сидя в ВЦСПС, засыпала Совмин письмами с требованием резко увеличить выпуск самых дешевых товаров для детей. Сев в кресло зама предсовмина Союза, торпедировала свои же – пришедшие из ВЦСПС – обращения. Куда до такой деятельности небезызвестной унтер-офицерской вдове, которая сама себя высекла!
Вот от таких сверхноменклатурщиков мы получали подписи под бумагами, определявшими стратегический курс МЕНАТЕПа. От подписей они отрекались с легкостью, что озадачила бы и непревзойденного мастера по этой части – Ивана Александровича Хлестакова. Мы же все воспринимали всерьез, под подпись подводили соответствующую материальную базу, от которой отталкивались, а она оказывалась невесомой. Еще у наших прежних правителей выработалось гениальное свойство – игнорировать подпись предшественника, с чего и начинается панибратское отношение к закону. В газетах под рубрикой «Курьезы» появляется рассчитанная на улыбку информация: парламент такой-то страны отменил билль 1500 какого-то года. Да мы шапку снимаем перед этой страной и ее парламентом: значит, тот билль был до сих пор в числе действующих! А у нас распоряжения Сталина игнорировались правительством Хрущева, Косыгин отметал постановления Никиты Сергеевича, при Н. И. Рыжкове вакханалия приняла размеры чудовищные. Да и чего еще можно было ждать от правителей, если кандидат в вице-президенты великой державы двумя словами вошел в историю, правда, не с парадного входа. На вопрос, как у него со здоровьем, он на всю изумленную планету гордо заявил:
– Жена не жалуется!.. – и победно уставился в телекамеру.
И этот деятель – по должности! – влиял на погоду в экономике.
С первого дня основания МЕНАТЕПа мы жили в зоне повышенной опасности. К нашим словам могут присоединиться тысячи наших коллег по цеху бизнесменов. Страна на этом теряла. Но поскольку у нас сверху донизу система сплошной коллективной безответственности, никому даже пальчиком не погрозили за снижение КПД предпринимательского цеха, за миллиарды, которых недосчиталась казна.
«Пришел человек с лопатой и стал копать напротив дома яму. Выкопал. Принялся за следующую. В это время появился другой рабочий, тоже с лопатой. Повесил пиджачок. И стал аккуратно закапывать первую яму. Так и работали полдня: один копает яму, другой засыпает ее. Наконец, жильцы дома не выдержали, спросили того, который закапывал: что происходит? Первый копает ямы, второй их закапывает. А он говорит: «Я не второй, я – третий. Второй должен сажать деревья, но он не пришел».
(Из «Собрания анекдотов Юрия Никулина».)
ЗОНА ПОВЫШЕННОЙ ОПАСНОСТИ
Сказано это не для красного словца, не для того, чтобы покрасоваться: вот, мол, какие мы герои. Просто – это констатация факта, объективного и грустного.
Вероятно, нам повезло, что мы не попали в число 127 тысяч зэков, отбывающих наказания за так называемые хозяйственные преступления. Вполне допускаем, что сидят не только ангелы. Но знаем, что за решеткой и многие из тех, кто украсил бы предпринимательский корпус.
ГАИ любит месячники безопасности движения, проводящиеся с помпой и размахом. В магазинах устраивались декады культурной торговли. То, чему бы быть нормой, изначально узаконивалось как исключение.
ПЕРИОДЫ ЗАКОННОСТИ
У правоохранительных органов были свои месячники соблюдения законов, когда начинался всплеск дел, возбуждаемых по какой-то одной статье.
В восемьдесят пятом году заметали чуть ли не всех подряд по «хозяйственной». Сколько же перекалечили ценнейших людей! Знали мы директора крупнейшего объединения (тридцать тысяч в подчинении), пришедшего после ФЗУ мальчишкой, за сорок лет «от и до» изучившего производство, талантливого ученого и организатора. Год, отстраненный от работы, провел под следствием. Инкриминировали ему «девяносто третью-прим» – хищение соцсобственности в особо крупных размерах, хотя все сослуживцы знали, что к его рукам никогда ни копейки не пристало.