в царствование Николая Второго Россия была главной кормилицей Западной Европы, поставляла 50% мирового ввоза яиц;
каждый год вводилось 1575 км железных дорог (после революции – 95);
постройка одного километра железной дороги обходилась в 74 тыс. рублей, а при советской власти, исходя из расчета одинаковой покупной стоимости рубля, – в 790 000.
В 1912 году в Москву приехала комиссия немецкого профессора Зееринга изучать результаты столыпинской аграрной реформы. В беседе с ним бывший министр земледелия Кривошеий заявил: «России необходимы 30 лет спокойствия, чтобы сделаться наиболее богатой и процветающей страной во всем мире» (Бразоль Б. Л. Царствование императора Николая II в цифрах и фактах. Минск, 1991. Перепечатано с брошюры, вышедшей в Нью-Йорке в 1968 году).
Вот как работали при царе-батюшке, вот какое наследство мы промотали! Нам и теперь за российским деловым людом не угнаться. На словопрения у них не оставалось ни сил, ни времени. Их при жизни иначе как кровососами, толстосумами, хищниками и не называли. Строителей железной дороги Петербург-Москва, если встать на точку зрения поэта Н. А. Некрасова, следовало сразу же отправлять на эшафот: они же путь трупами уложили! Худая молва шла и о Демидовых, и о других промышленных магнатах.
В «Известиях» полвека проработал Савва Тимофеевич Морозов, внук того самого текстильного магната (и в школьные учебники вошла строчка о «морозовской стачке»). Когда его спрашивали, каким помнит деда-эксплуататора, глядя прямо в глаза собеседнику, отрезал:
– С утра выпивал стакан рабочей крови – и за дела.
(«Известия», 21 ноября, 1991 г.)
О СТАКАНЕ РАБОЧЕЙ КРОВУШКИ
Как же в нас вбилось это представление о стакане рабкровушки! Мы ведь и о помещиках судим только по Салтычихе, которая была, как уверяли нас учителя, конечно же, типичнейшим представителем крепостников. А вот – факты: крепостной в конце восемнадцатого века барщине отдавал (только или целых?!) три дня в неделю, три дня работал на себя, а седьмой день – отдыху и церкви. На Пасху гулянье неделю, престольные праздники отмечались достойно. Какими бы глупыми ни изображали бар, а те, в соответствии с волей царя, понимали: голодный крепостной годится лишь для гроба, не прибыльно его эксплуатировать денно и нощно.
Крепостное право отменено в 1861 году, а исчезло лишь в 1975-м, когда и крестьянам стали выдавать паспорта. До этого колхозник был закабален так, что крепостничество показалось бы раем: в страду работа без выходных, на трудодень выходило 50-100 граммов зерна, на своем основном кормильце – приусадебном участке – работали по ночам.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В БЕЛЫХ ПЕРЧАТКАХ
История не знает предпринимательства в белых перчатках, тем более что охраны труда фактически не существовало. Так было с глубокой древности. Произведения архитектуры, прославляемые как семь чудес света, – это же фактически могильники, столько строителей-рабов там погибло. То же было и с всемирно известными храмами, соборами и дворцами. И тем не менее, никто не ставит их возведение в вину существовавшему строю. Да уж если на то пошло – и сейчас при проектировании крупнейших строек заранее предусматривается, во сколько жизней она обойдется. Статистика бесстрастно свидетельствует: каждый добытый миллион тонн каменного угля, к величайшему сожалению, уносит одну человеческую жизнь.
Запретить строительство равносильно запрету легковых и грузовых машин, чтоб была гарантия, что не погибнет ни один пешеход.
Когда в Череповце лет пятнадцать назад сдали уникальный прокатный стан, правительственных наград не удостоили: была превышена норма несчастных случаев со смертельным исходом. Когда-нибудь будет обнародовано, во сколько жизней обошлись нам целина, БАМ. Только вот не нашлось современного Некрасова с современной «Железной дорогой».
КТО ЖЕ СЕЯЛ СМУТУ?
Если говорить откровенно, классическая литература нас обоих еще со школьных лет раздражала и злила, роль ее безбожно преувеличивалась. Не было уголка жизни, который бы она не разоблачила, не пригвоздила к позорному столбу и т. д. и т. п.
Лев Толстой занимался срыванием всех и всяческих масок – что он изменил? Что сталось с разоблаченными? Ни-че-гo. Суд литературы не стал судом времени, судами истории ни де-факто, ни де-юре. Впрочем, вероятно, мы на какую-то долю процента ошибаемся: литература влияла на общественное мнение и обрабатывала его весьма причудливым образом. Предприниматель, делец, делатель не только личного, но и общественного богатства воспринимался как Тит Титыч, даже в современной монографии о Гончарове один из его героев, предприниматель Штольц, назван исчадием зла.
Слова «предприниматель», «кровосос», «выжига» стали синонимами. И советская литература, оплодотворенная методом соцреализма, в исторических романах фокусировала внимание не на деле и человеке дела, а на методах пития крови труженика, классовых боях, которых – чаще всего – не было.
Скорняку Егору Жукову до революции еще не было и двадцати лет, а он зарабатывал в день три-три с полтиной рубля. Корова стоила пять рублей, в трактире можно было поесть за пятак, а уж на пятиалтынный или двугривенный наваливали столько, что вставалось с трудом. Слесарь Ревельского судостроительного завода Ваня Папанин (на год старше Жукова) зимой щеголял в енотовой шубе (она сейчас стоит два-три «Мерседеса»), в тройке из самого тонкого сукна, часы золотые с кулак, золотая же цепь (толстая – знай наших!), в комнате прислуга за порядком бдила – два рублика с восьмьюдесятью копейками в день зашибал Ванька чистыми. Оба в революцию пришли после 25 октября семнадцатого года, не прогадали: ни маршал четырежды Герой Георгий Константинович Жуков, ни дважды герой Иван Дмитриевич Папанин, который уже на склоне лет в редкую минуту откровенности ошарашил писателя, помогавшего ему с мемуарами:
– Смута шла от лодырей, мастеровые рубали копейку, им было не до брехаловки.
РАЦИОН БУРЛАКА
«Красноречивы данные о том, как же и чем питался российский пролетариат. В XVIII веке, по подсчетам академика С. Г. Струмилина, в месяц каждый бурлак съедал 3 пуда (48 килограммов) хлеба; 20 фунтов (8 кг) мяса и еще столько же рыбы; 20 фунтов круп и гороха; по фунту постного и скоромного масла; фунт соли, сотню яиц, а также употреблял лук, толокно, капусту, выпивал треть ведра молока и т. д. В месяц на харчи у каждого уходило около 71 копейки. С учетом расходов на приобретение рубах, портков, кафтана, шапки, лаптей и прочего, так сказать, гардероба, еженедельный расход у одного бурлака все равно составлял копейки. И это все при заработке от 6 до 8 копеек в день. Таким образом, за навигацию (200 суток) судорабочий получал на руки чистыми примерно от 6 до 10 рублей. Много это или мало? Пуд говядины (16 кг) в ту пору стоил 45 копеек. И стало быть, нельзя не согласиться с мнением ученых: «нет основания полагать, что оплата труда наймитов на волжских судовых промыслах была слишком низкой».
О питании бурлаков и грузчиков в прошлом веке свидетельствует и санитарный врач А. Ф. Никитин, кропотливо и обстоятельно изучавший жизнь волгарей. По его словам, каждый работник съедал по 3,5 фунта ржаного и пшеничного хлеба, 350 граммов мяса и рыбы, 45 граммов масла, почти фунт картофеля, более полфунта крупы и гороха и т. д. Речь, разумеется, идет о суточном рационе. И, наконец, легко можно вычислить: по калорийности суточный рацион тогдашнего судорабочего приближается к тому, который должен получать летчик, летающий на современных сверхзвуковых самолетах, то есть около 6000 калорий». («Литературная Россия». 31 января, 1992 г.)