У мужика в пальто блеснули глаза, и я вдруг почувствовал, что усатый лукавит.
– Предъявите документы.
– Пожалуйста, – протянул бумаги старший. Документы у него были в порядке.
– А ваши? – спросил я у молодого.
– Тут, видите ли, недоразумение, – замешкался он. – Я документы дома забыл.
– Я за него ручаюсь, господин офицер, – сказал старший. – Это мой родственник, в гости приехал.
Придираться к кавказцам особо у меня не было оснований, но что-то терзало меня.
– Придется Вам, господин, пройти с нами в участок, – решил я.
– И ему тоже? – удивился кавказец постарше, указав на рабочего с руками интеллигента.
– Простите, господин офицер, а меня, собственно, на каких основаниях задерживают? – Возмутился мужик в пальто. Разнервничавшись, он сильнее закартавил.
– Для выяснения личности, милейший, – бросил я. –Разберемся, если все в порядке, вам беспокоиться нечего.
– Все это просто возмутительно, – рассердился усатый. – Полнейшее беззаконие...
– Что же делать, господа, пойдемте, – оборвал его бритый. – Господин офицер по-своему прав, время неспокойное. С вашего позволения, я провожу своего родственника.
– Как Вам будет угодно, – согласился я.
– Далеко у вас отсюда участок?
– Минут десять пешком.
Мы побрели к перекрестку. Я шел сбоку, не выпуская задержанных из виду, рядом – два кавказца, за ними – подозрительный тип в старом пальто, а замыкали процессию мои солдатики. Улица была совершенно пустынна.
– Можно закурить? – спросил усатый.
– Курите.
– У вас есть спички? – Спросил он у старшего.
– Никак не найду, – пошарил бритый в карманах.
– А вы посмотрите в правом кармане, мне кажется, вы их туда положили.
– Нет, обронил видимо.
– Извините, господин офицер, у вас не найдется спичек?
Я достал из кармана коробок, и уже было протянул его усатому, как тот с неожиданной резвостью ударил меня кулаком в лицо, отчего я потерял равновесие. В одно мгновение троица бросилась врассыпную. Как я понял, просьба закурить и поиски спичек скорее всего являлись условным сигналом для атаки и бегства.
Картавый мужичок в пальто бросился к вокзалу, бритый – вверх по улице, а усатый – в переулок.
– Ваше благородие, живы? – Илья ринулся меня поднимать.
– Да жив, жив, черт, – кавказец разбил мне губу и повредил зуб.
Я был зол. Сплевывая кровь, выхватил револьвер, и попытался прицелиться в усатого, зайцем зигзагами рванувшего по темному переулку.
В ту же секунду выстрелил Алексей. Странный человечек в длинном пальто был еще довольно близко. Он дернулся, неуклюже подпрыгнув в воздухе, и побежал дальше. Бежал человечек суетливо, подмахивая себе руками, как делают барышни.
-Ах ты дьявол, промазал! – Илья тоже целился в пятно неудавшегося заработчика. Мне почему-то казалось, что он не промажет. Я уже видел наяву – человек этот вдруг делает неловкое движение руками, и со всего маху валится на мостовую. Я опустил револьвер. Фальшивый рабочий был уже почти не виден в темноте. Порыв ненависти прошел.
– Ваше благородие, – бормотал Илья. – У вас все лицо в крови...
– Да черт с ними, – у меня потянуло сердце. – Пусть удирают, пропади оно все пропадом, вся эта война, революция, правительства. Сволочи. Потом затаскают нас по судам какие-нибудь сальные адвокаты с гнойными прыщами, за превышение полномочий. А ну, давайте-ка лучше закурим. У меня турецкие папиросы по случаю остались.
– Как Ваше благородие скажет, конечно, – жадно затянулся Илья. – Но по мне бы, лучше б убил.
– Илья, милый, ну как же так. Они же живые, настоящие, с щетиной на подбородках, с запахом пота. Нельзя же так, взял, и убил.
– Это по-вашему нельзя, а по-моему, раз ему сказали «Стой», так и не сопротивляйся. А коли ты сопротивляешься, так враг отечества и империи.
– Стой, стой, Илюша. Какой еще империи?
– А уж теперь и не знаю, Александр Валерьянович.
Вот, Леночка, то, о чем не решался тебе рассказать. Уже светает, на выцветших обоях первые розовые отблески. Знаешь, я выговорился, и как-то легче стало на душе.
Несколько строк напоследок. Помню первый шок, когда вскоре увидел своего "пролетария" на газетном развороте. Спустя несколько лет портреты не задержанных мной висели повсюду. Я мучил себя, не вправе никому доверить свою тайну, и думал о том, что, возможно, одного моего движения достаточно было, чтобы повернуть историю России, да и всей Европы.
Я тогда не мог предугадать, сколько зла России принесет тот молодой кавказец. А после, десятилетиями я не спал ночами, затыкая подушкой уши от стонов и плача миллионов душ убитых, проклинающих мое минутное малодушие.