— Ты, гляди, хвостов сюда не приволоки за собой. Ефрейтора своего опасайся. Дурачком прикинься, да нс вздумай хитрить: он хитрее тебя, глядишь—и поймает. А если он как-нибудь заметит что за тобой, да станет поглядывать, да выслеживать, ты старику Боль-шедворскому скажи... пусть он придет в Листвен Ич-иую ладь л станет там сушняк собирать, там он уж сам увидит да поймет. Понял?
Кешда мотнул головой.
— Ну, ступай,—сказал человек с ружьем, подымаясь с земли, иТтраш-го взглянул на Кешку.—Не надо бы тебя путать в эту кашу, да вот, видишь—судьба такая... Будешь ты у нас службой связи...
IV. !
В эти три дня Кешка обделал все, что ему заказал человек с ружьем. Старик Болъшедворский, выслушав Кешку за гумном, перекрестил его, затряс пожелтевшей бородой и сказал:
— Побереги головзу К©ха,' побереги, родимый!..
И у Кешкй от этой неожиданной ласки сурового
замкнутого старика стало как-то тепло на1 сердце и он стыдливо зарделся.
В других семьях опасливо ахали и вздыхали и вое уговаривали Кешку не болтать. Нр Кешка обидчиво смолкал и гордо закидывал голову, встряхивая белокурыми взлохмаченными волосенками:
Я знаю. Вы-то помалкивайте.
К концу третьего дня Охроменко, который уже давно не трогал почему-то Кешку, вдруг поймал его после ужина на пороге избы и сладко заулыбался:
— Ты, малый, пойдем coi мной чай пить с лампасе.
Кешка, помня наказ человека с ружьем, хотел было
увильнуть, но Охроменко положил шаршавую тяже-лую руку на кешкино плечо и потянул его за собой:
— Пойдем, дойдем! Лампасе сладкий, чай китайский! Побалую тебя!., й
В чистой горенке у лавочника, где Охроменко облюбовал себе логово, он усадил Кешку за стол и начал угощать его' чаем и сластями, Кешке было неловко, он
обжигался горячий чаем, который хлебал из блюдечка, но Нопфекты весело хрустели под его зубами, а мягкий пшеничный калач исчезал с невероятной быстротой.
Сначала Охроменко- молчал и солидно пил чай, посапывая и дуя в блюдце. Но после второй чашки он искоса поглядел на Кешку и словно' невзначай сказал:
— Нынче я уеду в город, малый.
Кешка оживился:
— Один?
Охроменко взял в pyifjf отставленное блюдце, обмакнул в чай конфетку и не торопясь ответил:
— Нет, возьму с собой команду...
Он отхлебнул из блюдца и стал обсасывать конфетку, но глаза его с боку впились в Кешку и весь он насторожился.
Кешка заерзал на лавке.
— Надолго1 поедешь-то?—несмело спросил он.
Охроменко: с видимой охотой ответил:
— Ден на пять, а то и на у сю неделю.
У Кешки отчего-то стало! весело на сердце и щ безотчетно’ засмеялся.
— Ты, что это? — нахмурился Охроменко. — Чему смеешься?
Кешка сконфузился. * «
.— Так я... ,
— То-то!..—в голосе Охроменки прозвучала .какая-то жестокая угроза. Но он спохватился, вспомнив о чем-то, налил Кешке еще чаю, придвинул к нему калач и бросил возле его чашки несколько конфеток.
— Пей, пей!..
Кешка уткнулся в чай, Охроменко снова взял блюдце растопыренными пальцами и медленно, дул в него. Так молча пили они чай, и не было ничего необычного и странного в том, что. громоздкий, весь квадратный по-
жилой солдат делил компанию с шустрым светлоглазым ;и светловрлоеым мальчишкой.
В| горенке было; тихо, маленькая лампочка слабо освещала стол, отражаясь огнями в самоваре и чашках и оставляя углы в мягких сумерках. На хозяйской полевике плакал ребенок и чей-то бабий голос уныло тянул:
— Ну-у, дитятко!.. Ну-же!..
Внезапно Охроменко грузно поднялся с лавки.
— Напился?—отрывисто' спросил он Кешку.
Тот торопливо отодвинул чашку и мотнул головой.
— Ну, ступай домой. Дела "у меня до городу-то.
Кешка вылез из-за стола, по; привычке перекрестился
на поблескивавшие в углу иконы и поблагодарил солдата за угощенье.
— Не на чем, не на чем!—буркнул ОхроменкО, но вдруг прищурился и хитро' сказал:
— Я тебе, малый, гостинцев из городу привезу.
— Спасибо, дяденька,—смущенно поблагодарил Кешка.
Дома, укладываясь на лежанку, Кешка долго ворочался. Он что-то- все силился сообразить, но никак не мог. Где-то- в уголке его. сердца ныла какая-то неиспытанная еще им боль, а. в голову лезли непонятные, неуловимые, но- тревожные мысли.
Засыпая, Кешка видел перед собою то- хитро прищуривающегося Охроменку, то человека с ружьем, который предостерегающе грозил пальцем и что-то говорил, чего Кешка не мог ни понять, ни .расслышать.
А на чистой половине на земской, у офицеров поздно ночью сидел на краюшке стула Охрсменко и длинно и запутанно что-то рассказьгвил внимательно елзчиаю-щему начальству. Порою Охроменку перебивал Семен
Степаныч, вставляя какое-нибудь заденсшие, и тогда Охроменко почтительно; хихикал, прикрывал широкой волосатой рукой свои пожелтевшие зубъг, впиваясь в офицера преданным взглядом.
Под конец офицерам, видимо, надоело слушать Охроменку. Семей Степаныч зевнул и кинул:
— Ну, следи... старайся!..
— Да я изо всех сил стараюсь!—встрепенулся Охро«-меико.
— Ладно, ладно... Только', пожалуЩ зря ты все это. Никаких красных поблизости здесь нет. Ты это от усердия, ОхроменкО...
— Так точно', от усердия!.. На счет красных, так беспременно воны тут где-нибудь бродят...
~ Ну, ну, ищи!..
В назначенное время Кешка легко н беспечно бежал на поляну. В бурой траве уже ожили пострелы, поблескивая своими крупными бледньпш чашечками, а на склонах лиловел багульник, радуя пришедшей весною, помолодевшей землею и отрадою, что приходит с Концом апреля.
Кешка впитывал в себя эту десятую весну свою, с Которой, знал он, придет обычное деревенское оживление. Он складывал в уме, что вот уже, на близкие лужки МОЖНО' коней гнать в ночное, а за узеньким озерцом, наверное пожелтевшая земля выбросила нежным полевой лук. Он деловито соображал, что скоро-скоро мать погонит его кружиться на гнедке по вспаханной полосе, волоча поскрипывающую борону, и будет он покрикивать по-мужицки па лошадь, а вечерами, в избе, мать станет ладить ему паужин как работнику, который натрудил спину за день-деньской и которого нужно ублаготворить.
Легкие, привычные мысли нее с собой Кешка, скользя меле тихими, нарядными соснами. Словно крылья выросли за его плечами, так легко и радостно было нттн в ясном и ласковом безмолвии леса.
Выйдя на полянку, Кешка оглянулся и хотел крикнуть.’ Но' кто-то тихо окликнул его:
— Тише, Кешка!..
И рядом с ним вынырнул Митрофан Большедворский.
— MinpoxaJ—вскрикнул Кешка, не умея сдержать радостного: удивления.
— Да ц^лчн ты, оглашенный! — сердито зашептал Митрофан!—Ведь за тобой солдат от самой деревни подглядывает.
— Солдат?—Кешка изумленно' вытаращил глаза, в которых еще не угасла радость солнца и встречи с Митрофаном.
— Постой!.. Молчи!..—зашептал Митрофан и припал к земле.—Вон он .меж дЬсен-то!..
Кешка оглянулся и увидел вдали осторожно пробирающегося меж соснами, прячущегося за ними и поглядывающего- по сторонам, солдата. В коренастой, нескладной фигуре и в желтой шапке его Кешка по-чуял что-то знакОмю-е.
— Охроменко?^—оторопело сообразил он.
Но солдат притаился где-то за сосной и пропал.