Придя домой, я поспешно разделся, открыл бутылку зажигалкой, не тратя время на путь на кухню за нормальной открывалкой, и тут же осушил ее на четверть. Я крайне редко так пью, разве что в знойную жару после длительного ожидания чего-то прохладительного, а обычно растягиваю процесс на маленькие глоточки. Но сегодня моей целью было не удовольствие, а опьянение и как можно скорее. Ведь опьянение заглушает страх и ненужные мысли. А завтра, после перезарядки, может ко мне придут свежие решения.
Я вышел на балкон с бутылкой в руке и закурил. На улице быстро темнело. Время сумерек, если мне доводилось проводить его дома в одиночестве, почему-то всегда навевало на меня жгучую тоску. Казалось, я начинал ощущать бестолковость своих надежд и желаний, их циркуляцию с незначительными видоизменениями ото дня к дню. Они становились лишь выцветшими прихотями… Не то, чтобы я каждый раз думал об этом. Нет, у меня было лишь смутное чувство, труднопереводимое на язык слов, а такое объяснение я ему дал недавно.
Я вспомнил, как иногда вспоминал в такие моменты, простой случай из детства, когда я, будучи в классе пятом, сидел за столом, делал уроки и поглядывал на темнеющую улицу, на отдающие синевой дома за окном, и ощущал такую же тоску. Тогда это был бесформенный сгусток, смутивший мою душу, я не осознавал природы этого чувства, к тому же оно наверняка было вызвано элементарным желанием ребенка уже гулять на улице, а не делать так допоздна уроки. Но думаю, мои взаимоотношения с сумерками зародились именно тогда, поэтому эпизод врезался в память.
Мне вдруг захотелось оказаться не здесь, а в каком-нибудь шумном помещении среди друзей и знакомых, где будет музыка и веселье, приятный смог, словно окутывающий тебя смягчающей подушкой от внешней реальности и внутренних терзаний. Вот так надо проводить сумерки, думал я, делая очередной солидный глоток.
Я вспомнил свои последние гулянки и это автоматически навело меня на мысли о Кате, ведь на большинство посиделок я приходил вместе с ней уже полтора года. Затем я вспомнил, как мы часто курили на этом балконе. Воспоминание застало меня, когда я тушил бычок и я решил закурить следующую, чтобы еще посмаковать умеренную горечь этих эпизодов. Подкуривая, я ясно увидел ее, стоящую рядом с горящим угольком на кончике сигареты и в глазах. Интересно, что она сейчас делает?
Перед глазами внезапно вырисовалась череда сцен из нашего с ней секса и всего прилегающего. Самые запоминающиеся моменты, наверное. Некоторые кадры оказались сильнее других и воображение призывало их снова и снова, нежась в их возбуждающей теплоте. Следствием была легкая эрекция, все-таки с ним давно ничего не происходило, но возбуждение быстро прошло и появилось раздражение, рвущееся изнутри навстречу горькому пиву, заливающемуся внутрь.
Я вспомнил наш разговор с Костей, о том, как рассказал ему о заскоках Кати, и теперь мне стало неловко. Я даже начал мысленно выгораживать ее, аргументируя положительными чертами ее характера. Цеплялся за них, размышлял о вариантах сложившихся обстоятельств, если что-то в них поменять, и не заметил, как из этих мыслей я, словно съехал по желобу, перешел в область романтических грез, имеющих мало общего с реальностью. Перед мысленным взором стали рисоваться ситуации, в которых я был чутким, проникновенным и страстным. Все обстоятельства были воображаемыми, но виделись мне вариантами действий либо сейчас, уже после разрыва, либо в какой-то период прошлого во время наших отношений. И я то думал, что не фантазирую, а представляю реально возможные случаи, но потом вспомнил, каким я порой бывал холодным и равнодушным, в те моменты, когда стоило проявить внимательность и чуткость, и понял, что эти грезы слишком оторваны от действительности. Не то, чтобы я не мог вести себя, как в своих мечтах, иногда я бывал очень близок к собственному романтичному образу. Но главная проблема заключалась в том, что в реальной жизни любой эпизод неразрывно связан со всеми предыдущими, как во внешнем мире, так и во внутренних переживаниях. А в наших фантазиях ситуации всегда без контекста, освобожденные от оков последовательности и парящие в поднебесьях воображения, приходящие, словно по мановению палочки.
Далее я вспомнил других девушек, с которыми у меня были отношения, зачастую непродолжительные, и тут тоже из воспоминаний, как из пластилина, стал лепить фигурки вероятностей. И вдруг я остро ощутил свои первые любовные переживания, которые были родом из подросткового возраста. Из той эмоциональной поры, когда даже объятия с девушкой казались чем-то особенным (с официально заявленной твоей девушкой, что само собой было понятием статусным) а поцелуй – так вообще удивительным волшебством, снизошедшим в твою юную жизнь из прекрасного мира взрослых. Помню, сразу после такого события эти моменты хотелось прочувствовать снова и снова, и я мысленно воссоздавал их, постепенно заново проживая, смакуя каждую деталь, купаясь в них, словно они были сотканы из шелковых декораций. Со временем воспоминание комкалось, терялись нюансы, но еще долго оставался некий сквозной образ-эмоция и я мог наслаждаться не только им, а и преддверием, что я его сейчас призову.