Я напомнил русскому господину кое-что из отчасти сохранившейся монографии его соотечественника Кирилла Преображенского. Последний доказывал, что в человеке заложено свойство совершеннейшего биологического летательного аппарата. Его, человека, живым, подвижным, думающим и проч., и проч., делает содержащаяся в нём частица неизвестной нам отрицательной энергии.
«Образно выражаясь, — писал он, — наша суть, что пробка, помещённая и удерживаемая под огромной толщей воды. Со смертью человека, силы, удерживающие эту пробку, рвутся и она устремляется в полёт».
— Оно, это искомое, — продолжал Кавада, — очень долго, к сожалению, считалось также нематериальным, как и само Время… Рабочая камера нашего аппарата оборудована всем необходимым для поддержания жизнедеятельности бездыханного тела. Кстати, нами зафиксирована любопытная зависимость. Чем выше оказывалась организация особи, «выстреливаемой» в Спираль Общего Времени, тем дольше оно находилось в состоянии омертвления. Первое место по длительности пребывания в таком положении занимали человекообразные, второе — крысы и собаки, и так далее. Дольше всех пролежала одна старая горилла — три месяца и четырe дня… Естественно, напрашивается вопрос: сколько времени бездыханном состоянии проведёт бихронавт? Месяцы?.. Год?.. Два, десять?.. Так оно должно случиться. Ведь человек, вписав-шись в Общее Пространство-Времени, уйдёт по каналу или струне, как хотите, своего индивидуального времени, возникнув в том периоде, в котором, как нам представляется, он уже имел счастье жить. Скорей всего, это будет один из ближайших периодов. Какой это будет год, век, тысячелетие? Сколько он там пробудет, пока Спираль, опустившая его туда, будет продолжать сжиматься? И сколько в это время у нас с вами пройдёт часов, дней, месяцев, а возможно, и лет, пока Спираль, принимая исходное положение, вынесет его к нам? Не дай бог, если лет, — после непродолжительной паузы не без досады в голосе сказал Президент. — Мы можем продержать тело от силы год.
Лица присутствующих вытянулись.
— Минуту, господа. Позвольте мне? — попросил Артамонцев. Все повернулись к нему.
— Профессор немного драматизирует. Он, конечно, прав… Простите, господин Президент, но для некомпетентной публики вы сгустили краски…
Медленно повернувшись лицом к залу, Мефоднй громко и чётко проговорил:
— Дело в том, что бихронавт вернётся. Сколько бы лет здесь не прошло. Обязательно вернётся!
— Во что?.. Куда?.. — посыпались недоуменные возгласы.
— Пролитую влагу в сосуд не собрать, — со свойственной восточному человеку степенностью изрёк представитель Пакистана.
— Вот видите, — оживился Мефодий, — вы не спрашиваете: Как? Значит, для вас понятна технология предстоящего полёта. Приняв её, вы, очевидно, ясно представляете, как Спираль выносит бихронавта в тот или иной промежуток Времени. Да, она при разжатии выкинет его сюда, если Ствол не будет отведён от Спирали Общего Времени и он будет работать в режиме «Приём»… Вас смущает вероятность отсутствия «родного» тела бихронавта, которое он, по идее, должен одухотворить… Со всей ответственностью я заявляю: об этом позаботится Природа. Очень возможно, он появится в новом для себя и для вас обличье, но со своим индивидуальным временем, а значит, и со своим, свойственным только ему, сознанием.
— Товарищ Артамонцев, вас немного занесло. Не находите? — саркастически улыбаясь, по-русски спрашивает соотечественник.
— Может со стороны так оно и выглядит. Согласен. Звучит дико, неправдоподобно. И тем не менее всё то, о чём я говорю, имеет свой смысл. Он основан на теоретических расчётах. С бихронавтом может произойти следующее: в момент его возвращения здесь, на Земле, умрёт человек. Оборвётся чья-то ниточка индивидуалъ-ього Времени. Умерший, увлекаемый движением Двойной Спирали, пустится в естественное, спокон веков заведенное Природой, путешествие. Вместо пего станет жить вернувшийся.
— Фантасмагория, — прокартавнл француз.
— Нисколько! — резко вскинулся Мефоднй. Необычно — да Но не невероятно…
Кавада не дал Артамонцеву пуститься в объяснения, которые были из области непростых его исследований и могли запутать слушателей. Надавив на плечо Мефодия, он заставил его сесть.
— Я не ответил на вторую часть заданного мне вопроса, — напомнил Кавада.
— На неё отвечу я, господин Президент, — вскакивает с места Виктор Готье. — Если, разумеется, уважаемая аудитория не возражает…
— Сядьте, Готье, — велит Сато. — Вопрос задан мне и мне отвечать… Учёный совет МАГа трижды возвращался к вопросу о том, кому быть бихронавтом № 1.
Профессор перебирал лежащие перед ним бумаги. Он сосредоточивался. Ведь вопрос не из простых. Зал застыл в напряжённом молчании. Наверное, поэтому каждое слово, произносимое Канадой его обычным, глуховатым голосом, звучало чётко, весомо, убедительно.
— За право бьпь первым в Пространстве-Времени боролись трос. Мне Совет подавляющим большинством голосов категорически отказал в этом праве. Мотив? Руководитель группы по исследованию проблем Пространства-Времени должен организовать полет и руководить им. Нести за него всю меру ответственности… Скрепя сердце я подчинился… Наш молодой коллега Готье переживал острее моего. Незначительное число голосов отодвинуло его на второй план. Взяла верх кандидатура Мефодия Артамоннева.
Кавада сел и с места угрюмо спросил, удовлетворён ли ответом представитель Советской России Геннадий Проценко и будут ли ещё к нему, Президенту МАГа, вопросы. У русского они были. Слегка улыбнувшись, он спросил:
— Известно ли нашему руководству о столь высокой чести, коей удостоена наша страна? То есть согласована ли с руководством кандидатура Артамонцева?
Вопрос явно привёл Каваду в замешательство.
— Вероятно… — сбитый с толку, он растерянно развёл руками. — Ведь решение МАГа подписано и сопредседателем его Правления академиком Петром Уманским…
Не слушая дальнейших объяснений профессора, Проценко демонстративно повернулся к академику. И с хлёсткой властностью спросил:
— Пётр Борисович, инстанции информированы?
— Я доложил Президенту Академии наук. Он не возражал. Видимо, посоветовался…
— С кем, милейший Пётр Борисович?
— Не знаю… Имеет ли это значение? — стушевался академик.
— Ну как же так? — увещевал Проценко.
— Предлагать и утверждать на полёт сотрудников прерогатива самого МАГа, а не правительств, — холодно проронил Кавада.
Проценко расплылся в благодушной улыбке:
— Не оспариваю. Но если речь идёт о подданном какой-либо страны, то его правительство обязано знать об этом. Тем более, насколько я понял, так называемый предстоящий полёт осуществляется через смерть этого, как его бишь… — Потирая лоб, силится вспомнить он.
— Бихронавта, — подсказывают ему.
— Да, бихронавта… Ваше дело, как называть. Но на мой взгляд, а я думаю со мной согласятся и представители других государств, настоящее решение МАГа носит, простите, конечно, меня, несколько безнравственный характер… Господа! — Повернувшись лицом к залу и требуя к себе внимания, произнес Проценко. — Зачем нам эфемерное Пространство-Время, требующее человеческой жертвы?! Перед нами необъятные просторы космоса. Работы там космонавтам и астронавтам хватит на тысячелетия.
Президент побледнел. Уязвлённый, он, по-видимому, готов был обрушиться на говорившего со всей яростью, на какую был способен. Но то, что мог позволить себе Сато Кавада, как человек, он не мог допустить, как Президент МАГа.
Его голос звучал так же глуховато и ровно, как прежде.
— Трудно переоценить значение освоения космоса. Но… — Кавада бросил лукавый взгляд в зал. — Но раскрыл ли нам космос глаза на вопрос вопросов — откуда и как возникла и по каким законам развивается жизнь на Земле? На генезис человека и человечества? Сказал ли он нам, что такое человек? Случайны ли люди вообще и каждый из нас в отдельности? Пли мы всё-таки с непреклонной, загадочной закономерностью повторяемы и наше с вами появление на свет — один из запрограммированных эпизодов в ценя вечной жизни?.. Ничего такого нам космос не сказал. Более того средства космической техники, как бы они не совершенствовались, в силу того, что мы ничего или почти ничего не знаем о Природе, не поднимут человека выше каботажа… Много причин станут помехой астронавтике. И особую, самую главную трудность, представит, пожалуй, фактор времени. Вот почему специалисты но космосу во всём мире заинтересовались работами МАГа.