IV
— Не надо! — сказал охранник, перехватив руку, которой он пытался дотянуться до низко свесившегося из-за ограды ствола дерева.
— Знаю, — ничуть не смутившись тем, что был пойман с поличным, произнёс Боб.
Парень делал своё дело. Приказ есть приказ, Начальник службы безопасности МАГа оглашал сто при нём, при Бобе, присутствовавшем на разводе караула в качестве почётного гостя. «В бунгало к Лртамонцеву, — предупреждал он, — никого, не взирая на лша, кроме Канады, Готье и меня, не пропускать. Задерживать всех. Если понадобится, разрешаю применить силу. О задержанных докладывать лично мне…»
Боб из окна своего жилища видел, как Сато прошёл мимо отдавшей ему честь охраны и исчез в высокой стене зелени. Вынырнул он у самого бунгало. Дверь ему открыла Мари. Широко улыбнувшись ей, Сато поцеловал Мари в щёку и па вопрос, заданный ею, широко развёл руками, дескать, ума не приложу. Пропустив его внутрь, Мари с надеждой выглянул а за дверь. Мелькнула ее разочарованная, готовая вот-вот расплакаться мордашка. Мерфи стало не по себе. Дочь, догадался он, спрашивала Канаду о нём; об отце. Мари ждала его. Они не виделись со свадьбы.
Боб прилетел в Калькутту утром, чтобы в день старта Артамонцева быть рядом с Мари. Его встречал, а затем водил по лабиринтам институтских лабораторий начальник службы безопасности МАГа. С Кавадой же встретился всего минут на пять. Тот вырвался к нему из толпы журналистов.
— Извини, Боб, — сокрушённо вздыхая, жаловался он. — Видишь? Не могу уделить тебе должного внимания.
— Я понимаю тебя, Сато… Не огорчайся. Встретили меня хорошо. Поместили в великолепном бунгало. Оно рядом с ними, через дорогу.
— Знаю… Видел их?
— Дочь — нет. Мефа — мельком. Только что.
Так оно и было. Они с Мефом обменялись взглядами, едва успев кивнуть друг другу. Только-только кончилась пресс-конференция и ребята из службы безопасности весьма умело увели его от наседавшей журналистской братии. Меф очень удивился неожиданному появлению тестя. Как показалось Бобу, даже попытался броситься к нему. Помешали приставленные к нему телохранители. Они мягко и очень естественно (не для намётанных, разумеется, глаз) вынесли его в боковую дверь. Когда она захлопнулась, журналисты набросились на Каваду. Отделываясь от них, Сато ухватился за Роберта Мерфи, как за спасительную соломинку.
— Значит, не видел пока? — переспросил он и тут же предложил — Через пару часов я буду у них. Пойдём вместе.
— Нет. Им лучше побыть вдвоём. Без меня, — возразил Мерфи.
— Гебе видней, — согласился Сато и, понизив голое, спросил — Время старта тебе известно?
— Если ты не внёс корректив — 5.00.
— Не внёс… В четыре я заеду за тобой. На бихродром поедем все вместе.
Мерфи хотел было бросить привычное «О-кен!», но почему-то по-русски произнёс: «Замётано!»
Раскосые глаза Сато улыбались.
— Замётано, Боб, — откликнулся он.
Увидев сейчас до слез родную ему мордашку своего взрослого дитяти, Ъоб пожалел о своём отказе пойти к ним. Дело, конечно, можно поправить. Позвонить и попросить Каваду дать распоряжение охране пропустить его. В первую минуту он так и решил сделать, но пока шёл к телефонному аппарату раздумал, Нет, желание увидеть их у него не пропало. Представив себе, как он успокаивает дочь, ворчит на зятя, сидит с ними в обнимку на диване, попивает кофе и отвечает на расспросы Мари, — ему ещё больше захотелось туда. Сколько раз, оставаясь в своей большой квартире и думая о них, он рисовал себе сцену встречи. И всегда в этих созданных им в воображении картинах, имелась одна и та же, особенно дорогая ему — он на своём любимом диване в обнимку с Мари и Мефодием. Самое интересное то, что они, дочь и зять, представлялись ему малышами, которые, вылупив глазёнки, слушали его болтовню. Везде, во всех композициях, выстраиваемых им, посторонних не было. А там у них сейчас сидит Кавада. В его присутствии по-семейному, именно так, как хотелось Бобу, не посидишь. И он стал дожидаться, когда Сато уйдёт. Заявится после него. Что касается охраны, то кто-кто, а он, Боб Мерфи, сможет обвести её вокруг пальца. Он выбрал место, откуда запросто перемахнёт через забор. Со стороны их полисадника, услужливо протянутой рукой высовывалась крепкая ветка дерева.
Боб придирчиво провёл рекогносцировку. Осмотр удовлетворил его. Задайся кто целью проораться в Оунгало бихронавта, лучшей бы лазейки не нашёл. Заросли кустов, маскирующие забор, да вдобавок спасительный сук. Странно, что это глуховатое местечко осталось без присмотра. Боб подумал, что когда перейдёт на ту сторону, он обязательно звякнет начальнику службы безопасности МАГа и ехидно сообщит, откуда имеет честь говорить с ним.
Наконец Кавада ушёл. Но невесть откуда в кустах возник парень, который, поймав его за руку, сказал: «Не надо!» Боб, ожидая от караульного любых дальнейших действий, сказал: «Знаю». Но тот ничего не предпринимал. Его голубые глаза безучастно смотрели поверх Боба.
— Мне можно, — тихо произнёс Мерфи.
Каменные челюсти парня, как жернова, давили резинку. Он не удосужился разомкнуть их, чтобы снова произнести «Не надо». Очевидно, демонстрируя своё несогласие, идол тяжело качнул го «ловой. Заранее догадываясь, что могут вымолоть его жернова, Боб сказал:
— Понимаю. Приказ.
Но жернова выскрипывают совсем другое.
— Сэр, если вам удобно здесь… Пожалуйста. Я вас не видел, — и, отступив от него, идол опускается в примятую им в кустах траву.
Боб не заставил парня повторять. И, отряхиваясь уже на той стороне ограды, благодарно шепнул: „Спасибо“.
Парень заговорщически подмигнул. Голубая эмаль глаз, делавшая их жутковато-пустыми, неожиданно разлилась в искрящуюся озорством лукавую улыбку.
— Сэр, — шепчет он в ответ, — должен сказать вам, я не плохой полицейский. Вы могли бы пройти и в ворота… Шефа Интерпола, если он один, велено не задерживать.
— Знаю, — выпалил Мерфи, хотя впервые слышал, что ему сделано столь приятное исключение. И чтобы не остаться в долгу перед караульным, сказал:
— Только хорошие полицейские могут быть такими шельмецами.
Боб вышел к задней стороне бунгало, к настежь открытым окнам гостиной. Они были там. Он сразу их увидел. Мефодий стоял за креслом, в котором сидела Мари. Он держал в ладонях её заплаканное лицо и о чём-то говорил. Голос его был глух и невнятен. Боб напряг слух.
… — У нашего отца, Мари, синдром одиночества. Ему кажется, он может помешать нам или оказаться лишним.
— Он не имеет права так думать, — запрокинув к нему голову, всхлипывает Мари.
— И не смеет, — ласково поглаживая вздрагивающую белизну её вытянутой шеи, говорит Мефодий. — Поверь, он очень хочет прийти сюда и обязательно придёт.
— Мефодий, он же знает, как я в нём сейчас нуждаюсь… Ведь мы… — судорожный спазм перехватил её гортань. — Мы снова с ним остаёмся вдвоём.
— Не драматизируй, Мари… Расслабься, — советует Меф. — Ты прямо кусок льда.
— Расслабься… Успокойся… — раздражается она. — Какие пустые слова.