Но мама говорила, что он отказался венчаться с ней в костеле совсем не потому, что был евреем. Никто и не знал, что он еврей. Просто он не принимал религиозные обряды. И поэтому они поехали за границу, в Бреслау, нынешний Вроцлав, где тогда можно было заключить гражданский брак. И тогда его родители прокляли отца, а родители мамы отказались от нее. Они не знали, что он еврей, просто гражданский брак в их глазах не был браком вообще, так что, по их понятиям, мама жила с отцом в грехе. Моя бабушка, мамина мама, уже после того, как я был принят в их семье, еще долгое время, когда сердилась, называла меня «байстрюком».
Мама все-таки окрестила меня. Она боялась, что отец не позволит, и потому пошла в костел тайком, без его ведома. Но потом все-таки рассказала ему, и он совсем не сердился. Напротив, он засмеялся и сказал, что и сам бы мог меня окрестить вместо ксендза — водичкой из-под крана.
Отца арестовали в 1933 году. Его увехти в Павяк, и он сидел там три месяца, до самой своей смерти. У мамы сохранился обрывок старой газеты, где сообщалось, что некий коммунист якобы пытался бежать из тюрьмы и был убит «при попытке к бегству».
Глава 4. Антон
Знает ли Антон, что я наполовину еврей? И если да, то почему же он тем не менее так хочет меня усыновить? Наверно, все-таки не знает, думал я с надеждой. Иначе это было бы выше моего разумения. Ведь после немцев Антон больше всего ненавидел евреев. И сразу же за ними — коммунистов. Впрочем, иногда он их менял местами — сначала коммунистов, потом евреев. И именно он растил мальчика, чей отец был одновременно и тем и другим? Нет, это невозможно!
После того как мама рассказала мне об отце, я первые часы был целиком занят собой, своим вопросом вопросов: кто я сейчас, если мой отец вдруг оказался евреем? И поэтому я даже не вспоминал об Антоне. О его месте во всей этой истории я начал думать лишь в школе. И сразу же испытал очередное потрясение. До самого конца занятий я уже не мог думать ни о чем другом, кроме одного — знает Антон об отце или не знает? Я пытался вспомнить, рассказывала ли мама что-нибудь такое, из чего можно было бы сделать тот или иной вывод. Может быть, она все-таки не рассказала ему? Разве не достаточно с него, что мой отец был коммунистом? Нет, не может быть, чтобы Антон знал! Он не женился бы на гражданской жене еврея и вдобавок еще и коммуниста. Это казалось мне невозможным, и я всем сердцем надеялся, что я прав. Но потом я припомнил всю честность и искренность мамы, и во мне вспыхнули страшные опасения. Может быть, он действительно до сих пор не знал, но теперь, после этой истории с еврейскими деньгами, она ему расскажет?! И я тотчас начал сочинять в уме какое-нибудь магическое заклинание, которое убедило бы маму ничего Антону не рассказывать. И тогда мне пришла в голову новая возможность: пусть даже он знает, но если мама не расскажет ему, что я тоже знаю, у нас все останется по-прежнему, как будто ничего не произошло.
Я постарался прийти домой пораньше и стал с нетерпением ждать маму, моля Бога, чтобы она пришла до Антона. И как только она появилась, я сразу же ее спросил.
Антон знал.
И тогда я стал просить маму, буквально умолять ее, чтобы она больше ничего ему не рассказывала. И не из-за денег. Как раз это мне казалось наименее существенным. Насчет денег я рассуждал просто: если Антон узнает об их существовании, он не позволит маме отдать их нуждающемуся еврею. И может быть, даже накажет меня за всю эту историю. Нет, я уговаривал маму не ради денег, а ради того, чтобы с его стороны в нашей семье все оставалось так, как было до вчерашнего дня. Достаточно того, что Антон знает об отце и что это заставляет меня самого изменить отношение к нему.
Я говорил и говорил. Мама долго молчала. Но потом наконец согласилась.
И теперь у меня возникла тяжелая проблема: мне на самом деле нужно было изменить отношение к Антону. Я уже не мог ненавидеть его, как раньше. Более того — я не мог его, как раньше, презирать и чувствовать свое превосходство над ним.
До этого я действительно его ненавидел — ив основном из-за мамы. Но по-настоящему я стал ненавидеть Антона, когда узнал, чем они с мамой занимаются по ночам. Об этом позаботился парень из нашего двора, сын наших соседей. Он был на несколько лет старше меня, и он объяснил мне все в деталях. Помню, мы стояли в темноте на лестничной площадке и умолкали каждый раз, когда кто- нибудь проходил мимо. Пока не вышла его мама, которой соседи донесли, что мы с ее сыном что-то там «варим» под лестницей, а может, и курим тайком.