— Видите теперь, какая гадость война? Вот почему я почти всю сознательную жизнь и воюю. Против войны!..
Уже ближе к концу месяца произошло неприятное событие. Луиджи разбил «пежо». Встав в то утро до рассвета, он часа два провозился с мотором, а потом выехал со двора опробовать тихонько клохтавшую машину. Несколько раз «пежо» пронеслось взад и вперед по шоссе, но, когда скорость дошла до ста двадцати, Луиджи увидел метрах в ста перед собой мотоциклиста, беззаботно выкатывающегося на «харлее» из раскрытых ворот загородного Дворца. Луиджи, видимо, считал чужую жизнь дороже своей, потому что сделал невозможное. Он выключил газ и разом дал все тормоза. «Пежо», адски визжа и уподобляясь мустангу, сбрасывающему ковбоя, с разгона уперлось передними колесами в шоссе, взбрыкнуло задними, громко лязгнув, легло на спину, снова наддало, теперь уже вздымая вверх радиатор, вторично исполнило эту немыслимую фигуру и в изнеможении опустилось наконец на полопавшиеся шины. Обалдев от ужаса, выпустив руль и заслонив обеими перчатками лицо, мотоциклист каким-то чудом перелетел шоссе, канаву за ним и простерся в сухом бурьяне. Со двора уже бежали: Беллини, шоферы штабных машин и бойцы охраны. Мотор лежащего на боку «харлея» продолжал греметь, мотоциклист же казался мертвым, однако, едва его стали выпрастывать из-под седла, он мгновенно ожил, встал на ноги и, поддерживаемый с двух сторон, заковылял к воротам; за ним повели еще более выносливый мотоцикл. Подбежавшие к «пежо» Беллини и Лягутт с Фернандо, издали увидев, что Луиджи сидит с открытыми глазами и обеими руками держит баранку, сначала обрадовались, но он, как оказалось, был без сознания.
Луиджи пришел в себя только вечером, но еще три дня не мог шевельнуться из-за боли во всех суставах, а на четвертый — встал, покряхтывая и чертыхаясь, побрился, медленно оделся и, хромая на обе ноги, добрался до парадного холла во дворце. Там он вызвал адъютанта и попросил его узнать у генерала, как дальше быть. Луиджи слышал от других шоферов, что, пока он был еще без сознания, лейтенант Тимар эвакуировал изуродованное «пежо» в Кольменар-Вьехо и взамен прислал командиру бригады черный восьмицилиндровый «форд», раздобытый им в главном транспортном управлении штаба фронта. Тимар при этом будто бы пообещал привести «пежо» в порядок дней через десять. Луиджи считал, что это было бы слишком хорошо, но если это исполнится, кожет быть, генерал его не накажет?
Лукач сам спустился к нему в холл, потрепал по щеке, протянул ключи от «форда» и поздравил с выздоровлением и возвращением к своим обязанностям.
Тимар сдержал свое слово, опоздав против назначенного срока всего лишь на сутки. За это время штаб бригады снова перебазировался на обжитую виллу в Фуэнкар-рале. Когда Тимар самолично привел машину, Лукач, скрывая радость, обошел ее кругом, присев на корточки, заглянул под кузов, открыл переднюю дверцу и осмотрел приборы. Тимар торопился, и комбриг, держа его руку в своей, долго и ласково благодарил по-венгерски, а когда тот уехал, весело сказал Алеше:
— Молодец какой, а? Даже часы идут. Переведите-ка неудачливому нашему самоубийце, что пусть не зарится на «пежо». Возить он нас будет на «форде». Эту же карету мы до поры до времени поставим на прикол. Игрушечка, а не автомобиль! Пусть отдыхает. А вот когда отвоюемся и мне скажут: «Ты честно сражался за правое дело и заслужил со своими товарищами вечную благодарность свободной Испании, проси чего хочешь», я тогда попрошу, чтоб подарили мне это «пежо». Отвезу я его домой, научусь водить не хуже Луиджи и каждый раз, садясь за руль, чтобы повезти в театр дорогих моих жену и дочку, каждый раз с нежностью и любовью буду вспоминать нашу с вами Испанию...
Увы, лирическим мечтам Лукача не пришлось осуществиться, потому что «форд» на следующий же день попал в тяжелую аварию. Еще впервые заводя его, Луиджи мрачно заявил Алеше, что это коварная машина, она слишком мощна. Скорость доходит до ста сорока, но уже при ста она начинает трястись как в лихорадке.
Переваливаясь с боку на бок, могучий «форд» ни на одном из участков разбитого, хорошо знакомого шоссе из Фуэнкарраля в сторону Эль-Пардо — куда Лукач был приглашен на совещание с Горевым, Ратнером, Фрнцем и Клебером — скорости в шестьдесят километров не превышал, и едущие в нем ничем не рисковали. Лукач, как всегда, помещался на заднем сиденье слева, держась за спинку водительского кресла. Рядом расположился адъютант, в борьбе со штормовой качкой уцепившийся за висевшую справа кожаную петлю. Перед ним, не поворачивая головы, всматривался в провалы и гребни, схожие с окоченевшими волнами, Крайкович.
На половине пути впереди показались десятка два домов за кирпичными заборами. Метрах в ста перед «фордом» в том же направлении двигался камион, судя по рессорам, тяжело нагруженный: скорее всего, вез снаряды на фронт. Шоссе между домами было получше, и грузовик прибавил ходу. Дал газу и Луиджи и сразу же приблизился к нему. Но тут послышалось дрожащее гудение, заглушившее и рокот мотора, и стук тугих шин. Над домами появились три летящих навстречу бомбардировщика. Луиджи быстро сообразил, что избежать бомб можно, если успеть попасть под «юнкерсы» до того, как они сбросят груз, и так нажал на акселератор, что «форд» подпрыгнул, а всех качнуло назад. Чтобы поскорее обойти камион со снарядами, Луиджи до отказа взял влево, к самому краю шоссе. Расчет был верным. «Форд» помчался за обезумевшим грузовиком, и тут же над тем и другим и оглушающем громе девяти двигателей пронеслись широкие, тупые на концах крылья. Всякая опасность миновала. Но когда передние колеса «форда» поравнялись с задними грузовой машины, шофер ее ни с того ни с сего круто повернул налево. Луиджи в долю секунды убрал ногу с педали, выключил зажигание, тоже крутанул баранку влево и, вместо того, чтобы на всей скорости врезаться в борт, за которым лежали снаряды, только проехался по нему правым боком. «Форд» отшвырнуло, но Луиджи проскреб теперь левым боком по кирпичной стенке, сняв этим половину скорости, включил ручные тормоза и, вопя всеми ими, направил нос «форда» на чугунную опору фонаря. Пропоров радиатор, будто он картонный, «форд» уперся тяжелой массой мотора в столб и намертво остановился. Только тогда издалека донесся безопасный грохот единственной бомбы. И все стихло. Слышался лишь шум поспешно удиравшего грузовика и слабый гул бомбардировщиков.
Лукач не без затруднения выбрался из тесного пространства между передними и задними сиденьями, куда он, мигом оценив обстановку, успел броситься еще до первого удара о грузовик. Луиджи лежал головой на баранке и бормотал что-то по-латыни, вероятно читал молитву. Крайкович через смятую, но не заклинившую дверцу выскочил наружу. За ним, бессознательно тяготясь пребыванием в машине, едва не превратившейся в братскую могилу, поскорее вышли на свежий воздух Алеша и Лукач. Комбриг сразу заметил неестественную бледность адъютанта и то, что правая рука ею повисла словно тряпка.
— Что с вами? — обеспокоенно спросил он.
— Кажется, сильно ударился плечом. Оно совсем онемело, рукой пошевелить не могу. И голова кружится...
— Садитесь сюда. Садитесь скорее на приступку. Голову не ушибли? Надо немедленно отправить вас в госпиталь. Тут рукой подать.
Он быстро произнес несколько мадьярских слов, и Крайкович припустил вниз к дороге на Оль-Пардо, на которую выходило шоссе. Ему довольно скоро удалось поймать идущую к фронту пустую санитарную машину, и она подъехала к месту аварии. Комбриг поручил Крайковичу доставить Алешу в полевой госпиталь Двенадцатой. Проводив санитарную машину глазами и оставив Луиджи охранять восьмицилиндровые руины, Лукач отправился вниз пешком, бодро постукивая палкой. У слияния фуэнкарральского шоссе с прифронтовым он надеялся дождаться попутного транспорта к Клеберу.
На обратном пути с совещания он навестил Алешу. Красивый, как оперный тенор, хирург Хулиан объяснил, что молодого человека подвела одна из этих идиотских кожаных петель, будто специально навешанных по всем машинам, чтобы выламывать верхние конечности. Результат скверный: полный вывих плечевого сустава с разрывом сумки и сухожилий, сверх того рентген обнаружил трещину в лопатке и несмещенный перелом ключицы. Хулиан добавил, что боли у теньенте «Алоча», когда прошло действие хлороформа, нестерпимые и ему сделала уже две инъекции морфия, но — редчайшее исключение — на этого офицера он не действует.